Альфонс Эскирос - Эмиль XIX века

Есть, безъ сомнѣнія, книги, которыя я предпочтительно передъ другими далъ бы ему въ руки, и я буду счастливъ, если его впечатлѣнія совпадутъ съ моими; но имѣю ли я право требовать, чтобы оно непремѣнно было такъ. И восторгъ, чтобы быть плодотворнымъ, долженъ проявляться совершенно свободно. Каждый возрастъ въ жизни человѣка, точно такъ же, какъ и каждая эпоха въ жизни общества создаетъ себѣ свой идеалъ прекраснаго, соотвѣтствующій по всѣмъ вѣроятіямъ извѣстнымъ физіологическимъ и нравственнымъ условіямъ. Гдѣ любимые авторы вашей юности? Что сталось съ нашими первыми литературными симпатіями? Не много такихъ поэтовъ и писателей, которые, бывъ учителями нашей молодости, остаются и неразлучными спутниками нашей старости.

Мы живемъ въ вѣкъ критики по преимуществу; съ этимъ дѣлать нечего, надо помириться. Литературы различныхъ эпохъ и народовъ, исторія, общественныя учрежденія, ничто не ускользаетъ отъ анализа. Никакой фетишизмъ не въ силахъ устоять противъ изслѣдованій науки. Языки, гіероглифы, письмена, тайна которыхъ считалась доселѣ непроницаемой, выдали свою тайну. Почтенныя сѣдовласыя заблужденія напрасно скрываютъ свою главу во мракѣ временъ, они никого болѣе не морочатъ своею древностью; причины, породившія ихъ, стали извѣстны. Идеальныя представленія, передъ которыми трепетали древніе, сбросили свое покрывало, подъ которымъ человѣкъ, къ изумленію своему, узналъ лишь самого себя. Догматы, которые, казалось, упрочили за собою несокрушимость аксіомы, исчезли передъ знаніемъ законовъ природы: мрачныя тайны, смѣло шедшія наперекоръ человѣческому разуму, подвергаются суду того же разума, который произноситъ надъ ними свой*приговоръ, открывая ихъ происхожденіе,

Было бы не справедливо не принимать эти движенія въ расчетъ при воспитаніи юношества. Странное дѣло: выводы науки проникаютъ въ школы лишь вѣкъ спустя, если еще они вообще туда проникаютъ.

На этотъ разъ я займусь критическими трудами нашего времени, лишь на сколько они касаются греческой и латинской литературы. Для меня непонятно, почему той и другой отводится совершенно обособленное мѣсто въ образованіи, какъ будто бы онѣ составляли, двѣ вѣтви, совершенно отдѣльныя отъ остальной древности? Я заблаговременно старался противодѣйствовать этому ошибочному пріему. Боги Гомера будутъ для Эмиля старые знакомые. Я называлъ ему ихъ имена, перечислялъ аттрибуты и раскрывалъ главнѣйшія приключенія еще въ индѣйской миѳологіи. Какъ перекочевываютъ миѳыг, въ силу какихъ законовъ они изъ одной формы незамѣтно переходятъ въ другую, это еще ему предстоитъ узнать; теперь же заводитъ съ нимъ объ этомъ рѣчь еще рано.

Я назвалъ Гомера и при этомъ мнѣ пришелъ въ голову вопросъ: какую пользу думаютъ получить отъ того, что представляютъ воспитанникамъ Иліаду и Одиссею твореніемъ одного человѣка, тогда какъ въ настоящее время всѣмъ очень хорошо извѣстно, какимъ путемъ слагался эпосъ у древнихъ и у современныхъ народовъ.

Поэмы эти заключаютъ, безспорно, не мало красотъ и высокихъ уроковъ. Но мнѣ, напримѣръ, и въ голову не придетъ предлагать именно образъ дѣйствій Ахилла, какъ примѣръ достойный подражанія Этотъ капризный герой, равнодушный къ общему дѣлу, удаляющійся съ поля битвы, потому что ему не дали молодую плѣнницу — предметъ его похотливаго желанья, и затягивающій своимъ отсутствіемъ бѣдствія войны, недостоинъ того участія, которое принимаютъ въ немъ боги. Вмѣшиваясь въ это дѣло и благопріятствуя храбрости не связанной съ вѣрностью своему долгу они придаютъ самый печальный нравственный выводъ развязкѣ — побѣдѣ Ахилла надъ Гекторомъ, другими словами, побѣдѣ воинственнаго задора надъ истиннымъ патріотизмомъ.

Древніе не только не имѣли понятія о многихъ принципахъ, которые въ настоящее время являются основою человѣческой нравственности, но они еще оставили намъ въ наслѣдіе много предразсудковъ и ложныхъ ученій, которыя, если не принимать противъ этого мѣръ предосторожности, могутъ, при посредствѣ классическаго образованія пускать новые, глубокіе корни и въ нашемъ обществѣ. Волшебная сила воспитателей въ теченіи многихъ вѣковъ ограждала, и до сихъ поръ еще, быть можетъ, ограждаетъ не одну спеціальную несправедливость противъ нападокъ разума. Диллетантъ, который слишкомъ много жилъ въ книгахъ и слишкомъ мало въ своемъ времени, очень часто оказывается совершенно равнодушнымъ ко множеству злоупотребленій, корень которыхъ восходитъ къ древности.

Афинская цивилизація имѣла множество прекрасныхъ сторонъ и я бы очень желалъ, чтобы Эмиль проникся къ ней искреннимъ удивленіемъ; но я бы вовсе не желалъ, чтобы онъ дался въ обманъ собственному энтузіазму. Какое презрѣніе къ рабамъ! За исключеніемъ двухъ трехъ протестовъ, вырвавшихся изъ глубины возмущенной человѣческой совѣсти и дошедшихъ до насъ сквозь мракъ временъ. Какое отсутствіе состраданія къ несчастнымъ и побѣжденнымъ! Сколько народностей, принесенныхъ въ жертву! Кому было тогда дѣло до уменьшенія страданій большинства. Трудъ, считавшійся годнымъ только для невольничьихъ рукъ, не давалъ никакихъ правъ. Поверхность этого общества, безспорно, была изумительно хороша: искуство, поэзія, героическая улыбка боговъ — проливали на этотъ счастливый народъ весь роскошный свѣтъ идеала; но загляните же на дно!

Римская исторія далеко ниже греческой. И это было не потому, чтобы Римъ не народилъ великихъ людей; но онъ слишкомъ преклонялся передъ силой и поплатился за это; поработивъ остальные народы, онъ кончилъ тѣмъ, что поработился самъ. О завоевательный народъ, показавшій міру неизбѣжныя послѣдствія завоеваній, кого предостерегъ или исправилъ ты своимъ примѣромъ? Всѣ восхищаются твоими подвигами; но кто даетъ себѣ трудъ изслѣдовать причину твоихъ несчастій, чтобы излечиться отъ страсти къ завоеваніямъ?

Открывая Эмилю изученіемъ латинскаго и греческаго языка источникъ древнихъ литературъ и исторіи я, конечно, имѣю въ виду расширить его умственный кругозоръ; но еще болѣе занимаетъ меня нравственный законъ, который онъ почерпнетъ изъ этого изученія. Примѣры нравственнаго мужества, безкорыстія и патріотизма гораздо громче говорятъ сердцу юноши, чѣмъ всевозможныя нравоученія. Въ самомъ энтузіазмѣ уже кроется источникъ самоотверженія; онъ влечетъ насъ къ тому, что внѣ и выше насъ самихъ, онъ отрѣшаетъ насъ отъ нашего себялюбія, и заставляетъ сливать вашу собственную личность съ тѣми, кто дѣйствительно жилъ не даромъ. Я бы не могъ возлагать никакихъ надеждъ на воспитанника, котораго ничто не приводило въ восторгъ. Лишь въ томъ есть искра божественнаго огня, на комъ не скользитъ безслѣдно лучь нравственнаго величія другихъ, Античныя добродѣтели еще сильнѣе добродѣтелей современныхъ, овладѣваютъ воображеніемъ, въ силу той энергіи и того принципа, которые присущи ихъ внѣшнимъ проявленіямъ. Будучи отдалены отъ насъ вѣками, поступки римлянъ и грековъ, благодаря этому разстоянію и чудеснымъ дополненіямъ именно принимаютъ черты, которыя, быть можетъ, преувеличиваютъ ихъ дѣйствительное значеніе, но которыя тѣмъ болѣе упрочиваютъ за ними удивленіе молодежи. Вотъ почему я многаго ожидаю отъ вліянія древнихъ на идеи и характеръ моего сына.