Эндрю Соломон - The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

В эту минуту Тимур и Африка начали бить Курехина цветами, а музыкант с бузуки из местного греческого ресторана, которого мы накануне, к сожалению, не нашли, исполнил свой ежевечерний репертуар. Африка и Тимур совлекли с Курехина практически всю одежду и вылили на него ведро воды, после чего съели цветы, которые использовали для бичевания Курехина. Позднее, когда их рвало, они сказали, что обычно в таких случаях едят гвоздики, но на этот раз купили ирисы, потому что гвоздик найти не смогли. «Может быть, это было и глупо», – признали они. Там было еще несколько славных моментов: внутри концерта должен был быть показ мод, и в руководствах, написанных британцами, было сказано: «В этот момент по сцене должны вдарить модели». Модели, которым незнакомо было такое обиходное выражение, вышли на сцену, выстроились в ряд и добрых двадцать минут стучали по ней кулаками. Все закончилось сосисками.

В каком-то смысле вечер в Ливерпуле стал огромным успехом, музыка помогла акцентировать неминуемую для советских художников алогичность, когда все смыслы смещены и непривычны. Этот музыкальный перформанс усилил впечатление от проходивших параллельно выставок живописи в галереях «Блюкоат» и «Тейт»: аудитория уже была научена, что нужно отказаться от всех привычных приемов опознавания, и работы Тимура и Африки сохранили статус некоей шутки для своих, откровенно и порой немилосердно поддразнивая публику, но практически всегда пользуясь успехом.

Подлинная трагедия Ливерпуля, не замеченная за плохой организацией и общей неразберихой, состояла в том, что организаторы упорно воспринимали деятельность «Поп-механики» как большое искусство. Организаторы были честнейшими людьми, я таких просто не встречал, но они как-то не заметили, что устроенное ими мероприятие было просто-напросто оригинальничаньем. Отсутствие взаимопонимания как в буквальном, так и в переносном смысле было в какой-то степени забавным, но и печальным: жаль было членов оркестра марширующих гармошек, жаль было струнный квартет и музыканта с бузуки, а больше всего было жаль людей из АРК, которые были так озабочены политическим подтекстом, что совершенно не заметили того, что советские художники делали все это исключительно для собственного удовольствия, желая избежать скуки, связанной с политикой и политическими мотивами. «Я не знаю, может быть, это что-то характерное именно для Ливерпуля или, может быть, для Англии, а может быть, с вами тоже такое бывает, – сказал нам с Африкой после концерта музыкант из хора христиан, – но знаете, иногда я смотрю на себя в зеркало и думаю, что жизнь – довольно странная штука». Африка вежливо ответил: «Я думаю, это какое-то всеобщее ощущение».

АРК и галерея «Блюкоат» разработали для художников целую программу на всю следующую неделю, но Африка и Тимур как можно быстрее сбежали в Лондон. Одна из дам в мехах предложила свою машину, и Африка не замедлил этим воспользоваться; через несколько дней за ним последовал Тимур. Моим советским друзьям трудно было ориентироваться, потому что у них не было достаточно информации, а мне было трудно оказывать им информационную помощь, не боясь показаться снобом. Никогда не забуду, как мы с Костей Звездочетовым, Володей Мироненко и еще несколькими русскими побывали в гостях у одного ничем не примечательного нью-йоркского художника осенью 1989 года. Нас пригласили на ужин, еда была отвратительная: жаркое, приготовленное женой художника, которая постоянно макала жирные волосы в свою стряпню, а потом сало капало с них прямо ей на блузку. В середине вечера, посреди спора об американском и советском телевидении, хозяин поднялся с места, включил телевизор – у него был гигантский, почти двухметровый экран, – выбрав нью-йоркский порнографический канал. Большинство присутствовавших гостей попытались не обращать внимания на происходящее, но девятилетняя дочь хозяина вышла из своей комнаты и как зачарованная уселась в метре от экрана. «Молодец! – сказал хозяин. – Это ее кое-чему научит!» Я попытался продолжить разговор о выставке с Маргаритой Тупициной, которая была одета в замечательный наряд от Ямамото и выглядела ухоженной и утонченной. «Я думаю, Кабаков – это всегда отец», – говорила она, а ее голова эффектно вырисовывалась на фоне гигантской вагины с бегущей строкой: «Звоните по номеру 970-TWAT». Потом хозяин и его жена о чем-то заспорили и начали орать друг на друга, а гости тихо сидели поодаль, ощущая страшную неловкость. Когда мы, наконец, ушли, Володя Мироненко спросил меня: «Это была хорошая вечеринка?» Его собственный инстинкт, говоривший, что нет, требовал подтверждения со стороны, потому что возникал вопрос: может быть, то, что казалось неприятным, находилось в соответствии с американской системой ценностей?

Африка и Тимур вращались в более снобистском мире, чем московские художники. Я думаю, они бы сразу поняли, что такая вечеринка не может считаться хорошей. Но одно было для них неизменно: они очень хотели понимать систему снобистских ценностей, даже если они не всегда принимали или разделяли их. Им нравились модные люди и места. Больше всего в Лондоне Тимур хотел попасть на оперу в Ковент-Гарден. То, что произошло в Ливерпуле, развлекло и позабавило их, но и как-то разочаровало. И пожалуй, именно из снобистских побуждений они бросили людей из АРК, даже не сообщив им, куда направляются, и сбежали от тех комсомольских деятелей, которые, как предполагалось, должны были присматривать за ними в этой поездке. Они знали, что вся эта толпа из АРК им больше не нужна, они готовы были двигаться дальше, а чувства, которое подсказало бы им, что нужно остаться, потому что они для этого сюда приехали, не было, как и понимания того, что отбросить без всяких церемоний программу, которая специально для них подготовлена, – было жестоко. И потом, вероятно, им никогда больше не представится возможность побывать в Лондоне, а им нужно было столько всего увидеть, счастье само стучится в дверь, дама в мехах предлагает подвезти. Кто бы отказался?

Спустя месяц Африка прогремел в Нью-Йорке, где ленинградских художников можно встретить чаще всего и где, может быть, они в наибольшей степени чувствуют себя в своей стихии. История первых попыток вывоза ленинградского искусства за границу менее запутанна, чем история с вывозом работ московских художников. Если интерес к московским художникам первоначально возник в Германии и Швейцарии, то интерес к ленинградцам начался с Соединенных Штатов. Джоанна Стингрей (урожденная Филдс), вышедшая замуж за советского рок-музыканта и проехавшая как рок-звезда с туром по всей Сибири, организовала в 1986 году выставку работ ленинградских художников в галерее «Кейт Грин» в Нью-Йорке. Выставка под названием «Красная волна» прошла с большим успехом, ее посетило много народу (за вход надо было заплатить 125 долларов), и много работ было продано, на одном из вечеров демонстрировались видеоклипы с рок-концертов, которые привлекли много благожелательного внимания. Одним из гостей на просмотре был молодой человек по имени Пол Алан Джадельсон, он купил работу Андрея Хлобыстина и познакомился с Джоанной Стингрей.