Николай Костомаров - Руина, Мазепа, Мазепинцы

рыба с рыбных промышленников, а из ратуши, по всяк день, вино, пиво, мед и всякий харч. Вердеревский доносил, что

замечает в переяславском’полковнике признаки шатости,-а

Ермолаенко Бруховецкому писал доносы и на переяславцев, и на

Вердеревского. Гетман перед царским дьякОхМ Евстратом Фроловым

так описывал вообще малороссиян: <���Мне Ермолаенко доносит, что

в Перёяславе выростает злой умысел на смуту от каких-то

своевольных людей, которые до бунтов и до шарпанины охочи, работать и землю пахать и собою жить ленивы, а это все идет из

Запорожья. Я.крепко тому’запобегаю, чтоб огонь далее не

разгорелся, но уразумеваю, что такие голоса проявляют козаки оттого, 75

что видят в малороссийских городах при воеводах малолюдствие.

Пусть бы великий государь указал в наших городах ратных людей

прибавить. А то ведь люди у нас худоумные и непостоянные, один какой-нибудь плевосеятель возмутит многими тысячами; хотя

сами сгинут, а до лиха дойдут и успокоивать их будет трудно

затем, что неприятель под боком, да и запорожцы стоют

неприятеля! Они желательны, как бы добрых людей разорять и, на-

шарпався чужих набытков (награбивши чужого достояния), всякому бы старшинство доступить; а на Запорожье ныне боле

заднепрян. Да и с духовенства не всякому надобно доверять; горазды они ссорить и возмущать от латинской своей науки, коли

на кого нелюбие положат>.

Верно понимал Бруховецкий действительное положение

малороссийской общественной жизни своего времени. Теперь перед

великорэссиянином обличал он тот коварный путь, по которому

прошедши, достиг сам верховной власти в малороссийском крае.

Воеводы, назначенные в малороссийские города, приходили с

небольшим числом ратных: с миргородским воеводою пришло

всего 30 человек. Бруховецкий жаловался на это, не находил удобным

тдкже и то, что воеводы, миргородский, лубенский и прилуцкий, приехали без семейств и тем самым как будто показывали, что-

прибыли на короткое время, налегке. <���А было бы хорошо>, -

замечал Бруховецкий в своей грамоте к царю - <���если бы они

приехали с семьями и со всем домоводством. Тогда жители

здешние, видя на всем воеводстве их целое житье, от того

лучше-крепились бы и в отчаянье не приходили>.

В конце мая Бруховецкий выслал полковников -

черниговского Демка Многогрешного и стародубского Леска Остренина к

Гомелю против польского полковника Мурашки, который то и дело

что беспокоил северные пределы Малороссии. За ними вслед

гетман велел отправиться Дмитрашке Райчехс своими хоругвями во-

лоского товарищества; туда же направил Бруховецкий пехотные

сборные сотни, которые самовольно столпились на пограничьи

Украины со стороны Запорожья: гетман опасался, чтоб эти

своевольцы, искавшие вообще какого-нибудь удалого подвига, ста-

кавшись с запорожцами, не затеяли произвести беспорядков в

Малороссии, а потому поспешил дать им занятие по их нраву.

Вдруг в июне месяце явился к гетману царский гонец с указом

прекратить военные действия против Польши и никаких задоров

и зацепок с поляками не чинить.

В Белоруссии, в селе Андрусове, происходили съезды

уполномоченных со стороны Польши и России с целью заключить

1 Он, как видно, не был прежде отправлен в заднепровскую Украину

по приказанию малороссийского Приказа, вероятно после отмененному.

76

мир. Еще в 1664 году, после похода короля под Глухов, начались

попытки к установлению мира. Летом этого года съезжались послы

двух воюющих держав в местечке Дуровиче, ничего не

постановили и разошлись. Ограничились тогда только восьмимесячным

перемирием и назначили съехаться снова на следующий год в

июле. Заключение полного мира сразу оказалось и тогда-

невозможным: поляки презирали московскую силу, были охмелены

славою своих успехов и не хотели мириться иначе, как возвратив

себе все, что в несчастных обстоятельствах должны были

потерять. Сношения о мире с Москвою начались потом снова не ранее

весны 1666 года. Теперь поляки должны были сделаться несколько

податливее, так как у них вспыхнуло междоусобие короля с Лю-

бомирским. Замечательно, что Любомирский, тот самый, который

одержал вместе с Чарнецким чудновскую победу над

Шереметевым и русскими войсками^ теперь искал союза с московским

царем против польского короля и предлагал своего сына в службу

царю московскому в тех видах, что московский государь даст ему

в Украине два города с обязательством защищать край против

татар и поляков. Из такой попытки не вышло ничего, но это

обстоятельство показывает, что московская сторона поставлена

была гораздо лучше, чем прошлый год. К сожалению, вести дело

примирения с Польшею поручено было царскому любимцу

Афанасию Лаврентьевичу Ордыну-Нащокину с товарищами Богданом

Нащокиным и дьяком Григорьем Богдановым. Ордын-Нащокин

принадлежал к тем немногим московским людям, которые

несколько окропились брызгами западной образованности. Ордын-

Нащокин отличался расположением к полякам и готов был

уступить Польше многое, если не все, чего требовали поляки. Он

Козаков ненавидел и презирал. О достоинстве собственного народа

Нащокин имел такое неуважительное мнение, что считал большим

благодеянием для России иметь в войске польских пленников на

службе, признавая польских воинов достойнее русских. Притом

он находился под влиянием благочестия; ему претила война

христианских народов между собою; желанною его целью было

когда-нибудь устроить союз христианских держав против мусульман.

Царь Алексей Михайлович хотя был лично дружен с этим

человеком, но во взглядах своих не совсем с ним сходился.

Благочестивый православный царь ставил себе идеалом независимое

торжествующее ‘ положение православной Церкви; он не желал

сдаваться на уступки полякам, опасаясь именно того, чтобы

храмы православные и монастыри не попали под власть католичества.

<���Собаке недостойно есть единого куска православного>, выражался

он, разумея владение поляков западнорусским краем, где

оставалось в силе православное богослужение. Царь Алексей

Михайлович поручал Нащокину действовать, ради образа Пресвятой Бо-

77

городицы и каких-то чудес, <���содеявшихся от него в видении орла>.

Он соглашался уступить Польше и Украину правого берега, но

пытался оставить за собою Киев пять или шесть верст в

окружности от него, чтобы под его царскою властью оставались

православные монастыри. С’такими предвзятыми желаниями