Николай Костомаров - Руина, Мазепа, Мазепинцы

Запорожское станут промышлять о себе иным способом, не воюя, однако, против султанского величества и не поднимая рук против

Турции неприятельским обычаем, разве будут к тому понуждены

татарскими и турецкими военными действиями>.

Трудно решить теперь, в какой степени подлинно это дошедшее

до нас условие и имело ли силу в свое время: во всяком случае

видно, что оно составлено было малороссиянами и для нас имеет то

значение, чего в то время желали и искали для своего отечества

люди, недовольные тогдашнею политическою судьбою Украины и

метавшиеся в разные стороны, где только по их соображениям

представлялась для них возможность осуществления заветных желаний

политической самостоятельности.

В Москве, получивши эти данные от Демьяна Игнатовича, показали вообще довольство тогдашним малороссийским правлением

левой стороны Днепра и отпустили на родину задержанных при

Бруховецком малороссиян, исключая-засланных далеко в Сибирь, но и последних обещали привезти оттуда и отпустить на родину.

Не так легко исполнялось решение царя по челобитной о

возвращении взятых орудий и церковной утвари: долго после того

происходила переписка и подавались жалобы от гетмана то на того, то на

Другого воеводу за неотдачу присужденного к возвращению.

Союз Дорошенка с Турциею не избавил правобережного

гетмана от соперника, которого продолжали поддерживать запорожцы, а

им помогали крымские татары. Напрасно турецкие послы после

корсунской рады посылали к хану увещания жить в союзе с Доро-

шенком. Хан не слушал их советов и не очень боялся гнева

турецкого султана, особенно пока подданство Украины Турции еще

окончательно не состоялось. Дорошенко, после корсунской рады, отправил от себя в Запорожье посланцев, но кошевой приказал их

перевешать на вербах. Суховеенко, потерпевши поражение от

Серка, потерял было и свое гетманство, и свою силу, но 25 апреля 1669

года запорожцы на раде, бывшей над рекою Чертомлыком, избрали

его снова гетманом. Из левобережных полков Гетманщины его еще

держались полки Полтавский, Миргородский и Лубенский, а

вместе с Суховеенком в Сече находился тогда и подружился с ним

прилуцкий полковник Лазарь Горленко. В Прилуках произошла

смута: — какой-то Ивашка Кошовый прогнал с полковничества

.170

Горленка и сам стал полковником, но скоро потерял эту должность; его заменил Маценко, а Горленко, оставаясь у Суховеенка, через

письмо уговаривал нового полковника признать гетманом

Суховеенка; такие же увещания в полки Прилуцкий и Переяславский

посылал и хан Адиль-Гирей. Полковник переяславский Дмитрашка

Райча, недавно покорившийся царю, опять стал мирволить Сухове-

енку и сноситься с ним. Таким образом, Демьян Игнатович увидел, что власть его умаляется, и он попадает в перепальный огонь - и

с Суховеенком и с Дорошенком приходится ему меряться, ратной

царской силы он никак не мог выпросить и потому он прибегнул к

дружелюбным сношениям с Суховеенком. Демьян письменно

убеждал Суховеенка со всем запорожским товариством отстать от союза

с татарами и покориться православному монарху.

К счастью Демьяна, Суховеенко мало был расположен

последовать таким советам, но он хотел всетаки прежде расправиться с

Дорошенком: к нему, как к недавнему своему победителю, питал он

более злобы. Сначала, после своего вторичного избрания, Суховеенко писал к Дорошенку, чтоб тот прибыл в Сечь, привез с собою

гетманские знаки, отнятые у Бруховецкого, и подчинился воле Войска, которому надлежало ставить гетманов вольными голосами, а в

случае сопротивления - грозил на Дорошенка идти войною с татарами.

Таким образом, Дорошенко опять ожидал против себя новых

попыток со стороны Суховеенка, а в это время московское

правительство опять прислало к нему просьбу - отпустить пленных

воевод. Дорошенко отвечал, что давно сделал бы это, но не смеет без

воли рады; жены, братья и дети тех малороссиян, которые засланы

в отдаленные страны Московского Государства, беспрестанно

осаждают его просьбами не отпускать великороссийских полоненников

прежде чем не будут отпущены малороссияне. Из содержавшихся

в Чигирине пленников он отпустил однако Приклонского, Огарева

и Скуратова, отпустил тогда же женщин из семей взятых воевод и

дочку Бруховецкого, но жены Ивана Мартыновича уже не было

тогда в живых. В день Светлого Воскресения Дорошенко приказал

расковать и других пленников, позволил им ходить по воле; но

некоторые почему-то остались в тюрьме, и в том числе сестра

Бруховецкого. В мае прислана к нему новая царская грамота с

прежнею просьбою, но и на этот раз не исполнил Дорошенко воли

Москвы, напротив, подсылал еще агентов на левую сторону Днепра

волновать народные страсти. Два охотницких козацких отряда

переправились тогда за Днепр, один под командою бывшего Лубен-

ского полковника Григория Гамалеи, другой - Манжоса, носившего название -дорошенкова асаула. Они пытались взять’ Лубны и

убеждали лубенцев принять к себе, по-прежнему, полковником

Гамалею. Лубенцы отказались, отвечавши: <���Дорошенко присягал на

верность турскому султану, надевал присланный от султана каф-

171

тан и целовал султанскую грамоту, и Гамалея делал то же с ним

вместе. Не хотим его!> Избранный лубенцами в полковники

Филипп Плиса прислал к Многогрешному объявить, что он с своим

полком отдается в верность великому государю, но то была, как

увидим, только уловка. Полтавский полковник Кублицкий также

склонился было к покорности царю, но через несколько дней

сменил его Филон Горкуша и отозвался к Демьяну враждебно и резко.

Миргородский полковник Гладченко остался в упорстве, подчиняясь Дорошенку. Но миргородцы и полтавцы, стоя враждебно к

Многогрешному, держались Суховеенка, а не Дорошенка.

В управлении Киева произошла перемена. Шереметева

отозвали, а место его заступил князь Григорий Козловский. Новый

воевода представлял в Приказ, что в Киеве ратных сил немного, между тем наступает срок, когда по Андрусовскому договору

приходилось отдавать Киев полякам, и есть опасение, что со стороны

Польши произойдет попытка захватить его. Тучи все более и более

сгущались над Малороссиею. Тревожились тогда и царские

воеводы, находившиеся в малороссийских городах, а царские ратные

люди то и дело, что бежали со службы. Воеводы боялись, что не

с кем будет защищаться, если нападут враги. Все это были

обстоятельства, не содействовавшие ни успокоению Малороссии, ни