Николаос Зурнатзоглу - Старец Паисий Святогорец: Свидетельства паломников

Старец очень хорошо знал психологию не только греков, но и всех народов: немцев, англичан и других, говорил о их политической, общественной и религиозной жизни. Он смотрел на всех людей как на братьев, будто все происходили от одной матери и одного отца, от Адама и Евы. Он говорил: «Вот увеличилась “семья”. Одни уехали в Австралию, другие в Африку, третьи в Америку, Европу… Все мы — одна семья».

Когда он говорил с человеком, то забывал о его социальном положении и откуда тот родом. Он относился к каждому человеку как к особенной человеческой личности, образу Христову, и говорил с ним с величайшим снисхождением к его слабостям, с большой любовью. Любовь, которую он имел ко Христу, переносилась на Его образ — человека — и на все творение, на животных и на растения. Он видел постоянный Промысл Божий о падшем человеке и о стенящей вместе с человеком, страдающей твари.

Однажды собрались около него люди разного образования и происхождения — от членов апелляционного суда до рабочих. Он спросил того, что сидел рядом: «Тычем занимаешься?» — «Работаю в Африке, там, где выращивают кофейные деревья». Они немного побеседовали, и старец разрешил один духовный вопрос, сказав всем: «Видите, как Господь промышляет о нас? Там, где жарко, в Африке, на экваторе, Он устроил так, что кофейные деревья адаптируются к окружающей среде и растут там, чтобылюди пили кофе и не хотели спать».

Как‑то я рассказал ему о своем помысле, который приводил меня в сильное волнение. Тогда он стал славословить Бога: «Слава тебе, Боже! Господь попустил это, чтобы с тобой не случилось чего-то худшего». В другие разы, опять‑таки в крайне трудных духовных ситуациях, он находил решения, которые были достойны удивления. Поразительно, как мог простой, неграмотный человек, каким являлся старец, иметь такую благодать и такую духовную силу!

Как‑то некий иеродиакон спросил его: «Геронда, какой подвиг ты совершил, что приобрел такую благодать?» «Никакого, — ответил ему старец. — Просто я позволил Богу действовать во мне». Он очистился от эгоизма, от других страстей и не помешал Божественной благодати поселиться и проявиться в нем.

Его смирение было образцовым и подлинным. Он никогда никого не ранил, даже если видел, что человек находится во власти своих страстей или бесов. Как‑то пришел к нему самоуверенный студент, и старец спросил: « На кого ты учишься?» — «На агронома». — «А, очень хорошо, приходи сюда, и мы привьем вот эти кипарисы, которых много, и все они мне не нужны, сделаем из них ореховые деревья!» «Это невозможно», — ответил ему студент с умным видом. «Как же это невозможно? — удивился старец. — Что же ты за агроном?» Он сказал это, чтобы дать студенту шанс увидеть, что его возможности не безграничны, и немного смириться.

О православных он говорил, что это избранный народ Божий. Однако подчеркивал, что наряду с этим на нас лежит огромная ответственность за православное наследие — сохранять его, жить им, чтобы иметь возможность передавать его и распространять. У других христиан, у протестантов и католиков только внешняя духовная жизнь, искусственная, в то время как православные воспринимают благодать Божию через подвиги, тем самым продолжая опыт православных святых, а не фарисейски и лицемерно.

О духовной борьбе он говорил: как на стадионе второй бежит за первым, третий за вторым и т. д., так и в духовном мы должны смотреть на тех, кто впереди нас, и стараться им подражать. Первый, естественно, должен подражать святым, и так сохраняется духовная цепочка.

Выяснив для себя с помощью старца Паисия, что означает воля Божия и что — воля человеческая, я решил продолжить свое обучение, находясь под влиянием суетных знаний и мирской мудрости. Однако старец пророчески открыл мне, что воля Божия для меня — стать монахом. Он с великой деликатностью сказал мне: «Если я тебе велю сейчас остаться на Афоне и у тебя произойдет какое‑нибудь искушение, будешь говорить: мол, это ты виноват, Геронда, ты повлиял на меня». Раскаиваюсь, что у меня не было должного самоотречения, я не дал тогда Богом научаемому и деликатному старцу направлять меня полностью к воле Божией. Однако он распознал мою слабость воли и пожалел меня. Он спросил: «Ты успеваешь возвратиться на учебу в Салоники?» Когда я ответил утвердительно, он проявил снисхождение и отпустил меня, чтобы проявилось и мое собственное желание, моя свобода.

Уходя от старца Паисия, я зашел к его духовному чаду, который подвизался там, немного поодаль. Я поведал ему обо всем, что случилось, и он мне сказал: «То же самое он предложил и мне, прежде чем я пришел на Гору: “Окончи свое обучение с отличием и потом привози свой диплом (то есть символ мирской суеты), и мы закопаем его глубоко в землю”. Так я и сделал».

Заканчивая свое обучение, я снова приехал к старцу в Панагуду. Он своим провидческим взором снова увидел мою слабую волю к полному самоотречению и посчитал, что мне поможет армия. Он посоветовал мне отслужить свой срок в армии: ведь он тоже служил в армии, с энтузиазмом и героизмом вплоть до самопожертвования. В течение двух лет моей службы в армии я ежедневно видел такие чудеса, которые невозможно описать. Моя специальность в Географической службе армии, куда меня определили, была топограф. Во время службы там мне была дана великая милость Божия посещать выдающихся духовников: отца Епифания Теодоропулоса, отца Максима, теперешнего игумена монастыря Святого Дионисия на Олимпе, с которым меня познакомил старец, и других. В течение службы я часто менял место жительства. Каждый раз, получая отпуск, я приезжал на Святую Гору и советовался со старцем. Как‑то я спросил его: «Нужен ли мне тот же духовник, какой был в Салониках?» — «Нет, местная церковь обладает полнотой благодати. Ты можешь ходить в любую местную церковь, как живой член, и духовно окормляться».

Часто старца не было на месте, и многим паломникам, которые хотели с ним посоветоваться, этого не удавалось. Меня, однако, он как будто бы ждал. Все же один раз мне сказали, что он переехал в монастырь Кутлумуш. На следующий день я должен был уехать со Святой Горы. Незадолго до отъезда решил предпринять отчаянную попытку: вдруг все‑таки увижу его? Я побежал к его келлии (спешил, чтобы не опоздать на автобус), постучал в обе дверцы ограды, но — никакого ответа. Возвращался я расстроенный и вдруг увидел перед собой старца с котомкой за спиной. Я взял у него благословение и сказал: «Я ради вас приходил, Геронда». — «А я “увидел”, что ты меня искал, потому и пришел. Я возвращаюсь с Капсалы, ходил туда на ночную службу». Он ответил на мои вопросы, ободрил меня, и я уехал радостный. Его внезапное появление на дороге осталось для меня необъяснимым.