Дмитрий Павлов - На пути к Цусиме

24 февраля 1904 г. (по новому стилю) с документами на имя Мацумото Таро, корреспондента токийской газеты «Nichi‑Nichi», Ижима покинул Вену и кружным путем, через Сербию, Болгарию и Румынию направился в Стамбул, куда прибыл 29 числа. Вскоре к нему присоединился его бывший сослуживец по одесскому консульству юный Мацумото Микиносукэ, который явился в Турцию под именем японского студента Танака Мики, также корреспондента одной из японских газет. Дотошные западные журналисты тут же зафиксировали их появление. «В Константинополе уже несколько дней пребывают два японца, выдающие себя за представителей самых уважаемых газет Японии, — писало 3(16) марта 1904 г. «Новое время», ссылаясь на корреспонденцию германской «Frankfurter Zeitung». — По их словам, они прибыли для изучения положения дел в Македонии» [293].

Но отнюдь не Македония в действительности интересовала японцев. Не откладывая, оба лжежурналиста тут же вошли в контакт с Накамура Кэндзиро, отставным лейтенантом японского флота. Этот Накамура, близкий родственник японского генерала, тяжело раненного под Порт–Артуром, легально жил в Турции с 1891 г., за эти годы вполне натурализовался, завел в Стамбуле торговое дело и, что самое главное, водил дружбу во дворце Абдул–Хамида II. Его торговля «японскими изделиями» шла в Константинополе из рук вон плохо, однако, по данным русской контрразведки, Накамура имел «значительный текущий счет в одном из местных банков». Все это вместе взятое говорило о том, что в Турции он находился не по своей воле, а выполнял секретное задание своего правительства. Ижима — «Мацумото» попытался использовать придворные связи Накамура, чтобы воздействовать на турецкое правительство в двух направлениях: во–первых, убедить султана в необходимости еще больше ужесточить позицию в отношении России и запретить проход через проливы ее не только военным, но и военно–транспортным судам [294], а во–вторых, склонить Турцию к скорейшему установлению дипломатических отношений с Японией. Однако правительство Порты не захотело портить отношений с Россией, и негласные переговоры, которые Накамура вел до середины октября 1904 г., кончились ничем. Таким образом, общеполитическая часть миссии Ижима в Османской империи провалилась, и в течение всей своей командировки в Стамбул он и его агентура были вынуждены по–прежнему действовать нелегально.

Зато свою первую и главную, чисто разведывательную, задачу Ижима в значительной степени выполнить удалось. Английский поверенный в делах в Стамбуле информировал бывшего японского консула об условиях, на которых Турция согласилась пропустить через свою территорию российские суда, а также об оговоренном времени их прохода. Сведения о самих этих кораблях Ижима получил от своих агентов в Одессе, а наблюдение за их прохождением через Босфор и Дарданеллы организовал с помощью все того же Накамура, а также другого отуреченного японского «торговца», отставного офицера Торадзиро Ямада. Осенью 1904 г. возникла опасность, что Ижима- «Мацумото» будет раскрыт русской контрразведкой, и в октябре Макино отозвал его в Вену. Однако созданная им агентура продолжала функционировать, и Токио, хотя и с некоторым опозданием и не вполне точно, но все‑таки был информирован о проходе через проливы российских судов.

Параллельно с Макино и Ижима о движении кораблей российского Добровольного флота японское правительство извещал военно–морской атташе в Лондоне Макото Кабураги, которого соответствующей информацией снабжало британское Адмиралтейство. Интересно, что в секретный бюллетень о состоянии российских военно–морских сил, который периодически рассылался из Токио высшим флотским офицерам, в основном попадали сведения Кабураги — очевидно, компетентности собственных дипломатов отдел военно–морской разведки японского Морского штаба доверял меньше, чем английских союзников [295].

Российской контрразведке удалось установить плотный контроль за деятельностью японской агентуры в Константинополе. Залогом успеха явилась серьезная подготовительная работа, которая предшествовала командировке Тржецяка. Она была изложена в специальной записке Департамента полиции и предусматривала:

«1). Сделать сношение с Морским министерством об оказании этому штаб–офицеру содействия в случае нужды находящимся в Константинополе станционером и о предоставлении, в случае нужды, парового катера и людей; об оказании содействия всеми находящимися на Черном море военными судами и судами Добровольного флота;

2). Сделать сношение с тем же Министерством о предоставлении подполковнику Тржецяку свидетельства или вида на жительство на имя Александра Константиновича Цитовского […];

3). Делать сношение с Министерством иностранных дел об оказании содействия подполковнику Тржецяку посланниками в Бухаресте, Софии и Константинополе, а также консулами и вице–консулами в Констанце (Кюстенджи), Сулине, Варне, Бургасе и Салониках;

4). Сделать сношение с Главным штабом об оказании этому штаб–офицеру содействия военными агентами в Бухаресте, Софии и Константинополе; […]

6). Сообщить русским жандармским властям по побережью Черного моря, главным образом, в Николаеве, Севастополе и Одессе, о цели командирования Александра Константиновича Цитовского и об оказании ему содействия при выполнении возложенного на него поручения» [296].

Все перечисленное было сделано. 16 июня Департамент полиции предписал жандармским властям губерний черноморского побережья «озаботиться учреждением самого тщательного наблюдения за всеми прибывающими из‑за границы на пароходах лицами, обращая особо тщательное внимание за приезжающими японцами». Тржецяку же им надлежало «оказывать полное содействие, а равно исполнять его требования, предъявленные в телеграммах за подписью «Цитовский»» [297].

25 июня, снабженный на первое время тремя тысячами рублей, шифрами и заграничным паспортом на имя А. К. Цитовского (а также чистыми бланками пятью других — на всякий случай) из Одессы Тржецяк отправился в Стамбул, где его уже ждали его сотрудники. В основном это были филеры, ранее работавшие под его руководством в Бухаресте, украинцы, греки и черногорцы по национальности, причем как мужчины, так и женщины.

С помощью работников российской дипломатической миссии в Стамбуле, и в первую очередь военно–морского атташе Шванка, «агентура» Тржецяка быстро установила наблюдение как за всеми проживавшими здесь японцами, так и за подозрительными судами, которые следовали из Средиземного моря в Черное. В качестве одного из сценариев вероятного развития событий предполагалось, что Тржецяку придется следить за передвижениями японцев не только в черноморских проливах, ной в портовых городах других государств. Поэтому в черноморских портах Румынии и Болгарии на него в качестве наблюдательных агентов работали сотрудники российских консульств, а также специально нанятые местные лодочники и рыбаки, которым в случае необходимости было предписано обращаться за содействием к российским жандармским властям в Николаеве, Одессе или Севастополе. Вдобавок в августе 1904 г. по совету Тржецяка директор Департамента полиции обратился к болгарскому министру–президенту Рачо Петрову с просьбой «об учреждении наблюдения со стороны болгарской полиции за японцами, находящимися на болгарской территории» [298]. По указанию управляющего Морским министерством Ф. К. Авелана, в помощь жандармскому подполковнику в Сулин в устье Дуная под предлогом охраны российских рыболовных промыслов были направлены миноносец (№ 270) и транспорт «Буг», а одному из двух судов, находившихся в распоряжении русского посольства в Турции (так называемых «стационеров»), было предписано находиться в Константинополе безотлучно [299].