Даниэль Эстулин - Кто правит миром? Или вся правда о Бильдербергском клубе

Я молчал, пристально глядя на лист алюминия, лежащий на полу.

Вдруг я понял то, что еще раньше подсказывала мне интуиция, — причину моего задержания, моего допроса и потери времени. Они не могли меня задержать, потому что я ничего не сделал. Но отпустить меня они тоже не могли, потому что у них был приказ удерживать меня. Полицейские, сами того не ведая, составляли часть невидимого механизма Бильдербергского клуба.

Я встал.

— Господа, — сказал я, — у вас есть два варианта. Или вы задерживаете меня и предъявляете какое-либо обвинение, или отпускаете. Маскарад закончился. Вам отлично известно, почему я здесь, а мне известно, какие игры вы ведете, и вы это знаете.

Я обратил внимание на тень, которую отбрасывал лист алюминия на полу. С чувством отвращения ко всему и злостью на самого себя и на весь мир от того, что люди ничего не знают, ничего не хотят знать, что им все безразлично, я мысленно попытался уничтожить этот ничего не значащий предмет.

Они вновь принялись обсуждать свои дальнейшие действия. Однако я уже понимал, что через несколько минут машина отвезет меня к берегу озера Лаго-Маджоре, в Стрезу, на ежегодную конференцию Бильдербергского клуба; что там я встречусь с группой неумолимых исследователей, моими друзьями, которые, несмотря на все прогнозы, смогли добраться до этого затерянного города. Не многим известно, какие трудности им пришлось преодолеть, чтобы узнать об идеальном плане по созданию мирового правительства Бильдербергского клуба.

— Вы свободны, можете идти, господин Эстулин, — сказал детектив. — Но помните: мы знаем, где вас найти. Сейчас вы в Италии. Если вы куда-нибудь влезете — закончите тюрьмой. Это я вам обещаю.

Я забрал свой чемодан, положил книгу в один из боковых карманов и сказал по-русски: «До свидания, дорогой». Лицо охранника внезапно озарилось, и он с опасением посмотрел на детектива. Не останавливаясь и не обращая внимания на происходящее, я продолжил свой путь. Наконец-то свободен!

Проходя по терминалу аэропорта, я думал о непостоянстве удачи и о том, чего от нас требует дружба. Раз за разом смерть и опасность стучались ко мне в дверь, но я по-прежнему следовал своей миссии.

Молодой светловолосый человек в восточной одежде с повязкой на носу заходил в одно из кафе, где официант вытирал влажной тряпкой столики.

На витрине одного из магазинов потрепанная афиша, один из углов которой отклеился, сообщала о приезде цирка. В оконном проеме висела мертвая муха.

Я вышел на улицу. Ветра не было, воздух был горячим и слегка отдавал бензином.

Какой-то мужчина, обмахиваясь газетой, сел на лавочку напротив меня. По какой-то необъяснимой причине он снял ботинки и носки.

— Qual é ilprezzo a Stresa? (Сколько стоит доехать до Стрезы?) Possono portarmi il bagaglio? (Вы не могли бы отнести мой багаж?)

Таксист с огромным носом (что особенно бросалось в глаза по сравнению с его маленьким бледным лицом) согласился отвезти меня и загрузил мои пожитки в свой «Мерседес».

Сидя на удобном кожаном сиденье и глядя на мелькающие огни аэропорта, я наслаждался путешествием, предвкушая новые открытия.

Таксист, по форме носа которого было заметно, что он любитель выпить, начал беседу. Он рассказал мне, что его зять работает в одной из преуспевающих страховых фирм Рима, и показал потрепанную фотографию своей жены — немолодой полной женщины с красным носом и полузакрытыми глазами.

Таксист жаловался на бедность, на то, что ему приходится слишком много работать и он почти не видит свою семью.

Это была история его жизни, почти бессмысленного, нестабильного и банального существования третьего поколения неаполитанских эмигрантов.

Я слушал бессвязную болтовню водителя, но мои мысли были уже в другом мире, в моей драгоценной личной вселенной…

Однажды кто-то сказал, что писать означает не просто абстрагироваться, а вжиться в другую роль, стать кем-то, чтобы затем исчезнуть, оставив лишь наброски.

(К., любовь моя и жизнь моя. Мой рай и мой ад. Ты могла бы быть только ими обоими. Ты мое счастье, вся моя жизнь, хотя также и острая схватка двух языков, поскольку язык, даже самый блестящий, — это безрассудство, стон, к которому стремится идеальное счастье. Не потому, что счастье наше приговорено или судьба окажется несправедлива, а потому, что мы осознаем счастье только в момент опасности, тогда оно так же понятно, как и сама угроза потерять его.)

Я попытался сосредоточиться на том, что меня ожидало в Стрезе. Двадцатидвухчасовые рабочие дни, звонки для уточнения источников, постоянное преследование со стороны секретной службы, угрозы, незаконные досмотры, бесконечные встречи с теми немногими смельчаками, которые грозились разоблачить драгоценные секреты Бильдербергского клуба и его дьявольские планы. Но я просто не мог сосредоточиться. На ум приходили самые страшные бессвязные образы, тотальное рабство. Спровоцированный людьми сильный голод, уносящий в могилу миллионы человеческих жизней. Страдание и еще раз страдание. Необъяснимые нечеловеческие жертвы. Зачем? Возможно ли, чтобы кто-то мог принести столько зла только для своей личной выгоды? Я пытался сдержать слезы, вспоминая, что поиск правды — это восстановление достоинства за счет жестокости.

Я подумал о счастливом конце сказки, которую еще надо будет написать, об утраченном рае — нашем угнетенном мире. Неужели счастье уйдет навсегда? Рай и его утрата дополняют друг друга. Точно не только то, что рай — это всегда потерянный рай, но также не вызывает сомнений, что нет Эдема без его утраты. Если ты не можешь потерять его, это уже не рай.

Бильдербергский клуб — это метафора страха, образ самого безумия. За всем этим, конечно же, стоит понимание того, что время и пространство, как любовь и смерть, сбивают нас с пути и делают сильнее, наносят удары и используют нас, превращая нас в тех, кто мы есть.

Что есть время? Это лишь резкий проход, упадок и форма осознания. Рождение осознания, которое оказывается недолгим. И еще менее понятно для меня, какова цель судьбы, которая старательно пытается связать меня с Бильдербергским клубом.

Нас не должен был бы удивлять тот факт, что на международном уровне существует организация, подобная Бильдербергскому клубу и называющая себя Совет по международным отношениям (СМО). У истоков этой организации стояли деятели «Общества круглого стола», преобразованного в Институт международных отношений с отделениями в Канаде, Австралии, Южной Африке, Индии и Нидерландах.

Штаб-квартира СМО находится в Нью-Йорке на углу Парк-авеню и 68-й улицы в доме Гарольда Пратта, четырехэтажном особняке, который был пожертвован совету вдовой господина Пратта, наследницей состояния компании «Standard Oil Rockefeller». В составе СМО насчитывается примерно 3 тысячи членов правящей элиты США. Хотя данная организация имеет большое влияние в правительстве, мало кому из простых американцев известно о ее существовании (в лучшем случае, один человек на десять тысяч), и еще меньше людей знают о ее истинных намерениях.