Гаральд Граф - Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.

Все это не так уже страшно, лишь бы не тонула. А тут, как назло, видишь, что мина прошла часть расстояния, внезапно замедлила ход, затем остановилась, и зарядное отделение начинает медленно высовываться из воды. Мина становится вертикально и исчезает под водой. Все в волнении. Командир круто ворочает на нее, шлюпка с минно‑машинистами и офицером уже приспущена, чтобы не потерять ни одной секунды. Как только миноносец дает задний ход, шлюпку спускают на воду, и она старается дойти до мины, пока еще видно красное зарядное отделение (учебное). Да не тут‑то было, перед самым носом шлюпки мина исчезает под водой. Бросается буек, и шлюпка возвращается на миноносец. Иногда пробуют затралить мину кошкой (четырехлапным якорем), но это редко удается.

Наш командир в таких случаях страшно сердился и отчитывал правых и виноватых, недаром он сам был минным специалистом. Минно‑машинисты и особенно минно‑машинный кондуктор и унтер‑офицеры, чувствовали себя совершенно опозоренными и принимали вспышку командира как нечто вполне заслуженное. Хотя, за редким исключением, вина бывала не в них, а в технических недостатках этого типа мин. Нежные механизмы мины часто капризничали от малейших недочетов в них. Чтобы стать действительно опытным в приготовлении и стрельбе минами, надо было иметь большую практику, вроде той, какую имели служащие на пристрелочной станции или инструкторы на Учебно‑минном отряде. На миноносцах же в те времена очень мало было практики, и личный состав отвыкал от стрельб за долгие месяцы, когда их не было. Минные стрельбы бывали всего один или два раза в году, что происходило, главным образом, оттого, что было трудно выкроить время для них.

Конечно, это было большим пробелом в боевой готовности миноносцев. Но, как в будущем показала война, им очень редко приходилось пользоваться минами с боевой целью, и орудия оказались более необходимыми.

После стрельбы миноносцы возвращались на рейд Биоркэ, чтобы готовить мины к следующей стрельбе. Они вытаскивались из аппаратов и клались на особые тележки.

Помню, как‑то раз, именно в такой момент, с моря возвращался один из миноносцев и, как это многие командиры любили делать, лихо «срезал» кормы нескольким миноносцам, стоявшим на якоре, дал полный назад и отдал якорь. Получилось очень эффектно, но от сильной волны, которая шла от него, все эти миноносцы начало сильно раскачивать. Несколько мин, лежавших не закрепленными на тележках, попадали на палубу; посуда в кают‑компаниях посыпалась со столов; в камбузах разлился суп. Поднялся аврал и руготня. Так как такие случаи повторялись, то адмиралу пришлось издать по этому поводу особый приказ, в котором предписывалось заблаговременно уменьшать ход перед подходом на рейд.

Особой любовью к проявлению такой «лихости» отличался капитан 2‑го ранга Захар (sic! Сергей. – А.Е. ) Захарович Балк [132]. Он был до известной степени исторической личностью благодаря чрезвычайной силе и похождениям в молодости. Моряк он был хороший, но хорошим офицером не мог считаться.

В Биоркэ, как обычно, все скучали и поэтому скулили. Единственным развлечением было посещение соседних миноносцев. После стольких месяцев совместных плаваний между целым рядом кают‑компаний завязывалась тесная дружба, и на стоянках мы часто бывали друг у друга. Эти встречи обычно происходили на обедах и ужинах в наших уютных, но маленьких помещениях. Особенно маленькие офицерские помещения были на миноносцах типа «Украйна», которые вообще были какие‑то несуразные, на них и своим‑то офицерам не хватало места, а когда появлялись гости, то становилось и совсем тесно. Но это нас мало смущало и создавало семейную обстановку. Такая тесная жизнь (в прямом понимании слова) способствовала и сближению молодых офицеров с командирами, и зачастую их отношения приобретали излишнюю фамильярность, а это уже вредно отзывалось на службе. Не то было на больших кораблях, где командир, согласно Морскому уставу, появлялся в кают‑компании только за обедом в праздничные дни, по приглашению офицеров. Вообще ни один офицер корабля не мог пойти к командиру по личному делу без разрешения старшего офицера и не объяснив ему причину.

Таким образом, симпатичность личности командира на миноносцах играла бо́льшую роль, чем на больших кораблях. Поэтому трудно было выдерживать долго на миноносцах совместное плавание с командирами с неприятным характером, и молодежь прибегала ко всяким средствам, чтобы как можно скорее «списаться», что, однако, было не слишком то просто. Такими командирами в первое время были «Трухменца» – Н.Н. Банов и «Стерегущего» – Теше [133]. Командирам – хорошим морякам (особенно которые хорошо управлялись) их неприятный характер молодежь готова была простить.

Наоборот, у любимых командиров составы так сплачивались, что когда они назначались на другие корабли, то все просились быть переведенными к ним, что иногда и удавалось.

Нельзя требовать, чтобы человек совмещал в себе одновременно все качества – был бы настолько же хорошим офицером, как и симпатичным человеком, умеющим уживаться со своими соплавателями. Тем не менее на флоте, где служебные отношения тесно сплетаются с частными, чрезвычайно важно быть любимым соплавателями. Это особенно сказывается на войне, в тяжелые минуты.

Когда мы занимались минными стрельбами в Биоркэ, неожиданно была получена радиотелеграмма начальника дивизии, предписывающая срочно приготовиться к высочайшему смотру. Он должен был произойти в ближайшие дни в море. Всей дивизии предстояло показать совместное маневрирование перед государем императором. Известие это взволновало всю дивизию, особенно командиров, от умения которых зависело, чтобы смотр прошел хорошо. Конечно, кое‑что зависело и от других, и особенно судовых механиков, но все же главная ответственность лежала на командирах. Вахтенные начальники должны были точно соблюдать место. Важно было, чтобы и сигналы быстро разбирались и набирались. На военном корабле его блестящее маневрирование да и вообще состояние зависит от умения и знаний всего экипажа, от простого матроса до командира. Каждый вносит в это свою частицу труда и умения.

Точно в назначенный день и час все дивизионы в полном составе собрались в указанном месте рандеву, «больных» не оказалось. Адмирал был на «Пограничнике», а за государем императором был послан «Охотник» (может быть, «Сибирский стрелок»).

Когда на горизонте показался «Охотник» под брейд‑вымпелом государя, дивизия пошла ему на встречу. «Пограничник» подошел к его борту, и адмирал перешел на него.

Сейчас же взвился сигнал, указывавший перестроение, которое должны были выполнить дивизионы. Затем один строй сменялся другим, и, когда весь цикл был закончен, все дивизионы прошли большим ходом совсем близко от «Охотника», так что государь мог здороваться с командами и офицерами, стоящими во фронте.