Гаральд Граф - Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.

Побережье Крыма замечательно живописно благодаря цепи гор, склоны которых спускаются к самому морю и покрыты богатой растительностью. Величественно высится вершина Ай‑Петри, уходя своей шапкой в облака.

В Ялте мы остановились в гостинице «Россия». Осмотрели Ливадийский дворец, от которого открывается поразительный вид на море. Взобрались на Ай‑Петри. С нее путешественники любуются видом на место, которое кончается крутым обрывом. При мне один человек сел на самый его край, свесив вниз ноги. Жутко было смотреть. Побывали в Алупке, Симеизе и других местах.

Незаметно прошло пять дней, и надо было возвращаться в Севастополь. Обратно отправились сухим путем, чтобы полюбоваться видом из Байдарских ворот. Считается более красивым ехать в обратном направлении, так как тогда внезапно открывающийся вид на море производит особенно большое впечатление.

Затем съездили в Бахчисарай, чтобы посмотреть на бывшую столицу Крымского ханства. Видели воспетый Пушкиным Бахчисарайский фонтан, но теперь из него текла лишь тонкая струйка воды, и он производил довольно‑таки жалкое впечатление.

В то лето Черноморский флот отчего‑то мало плавал, и корабли занимались у Севастополя прохождением учебных стрельб и другими учениями. Только раз он вышел в обход всего побережья. Но во время этого похода на одном из крейсеров возникло волнение в команде якобы из‑за недостаточно свежей провизии, и адмирал Эбергард прервал плавание и вернулся на рейд.

Для нас, офицеров Балтийского флота, такая неподвижность кораблей казалась странной. Мы были приучены адмиралом Эссеном к большой подвижности. Летом он редко давал кораблям подолгу стоять на якоре. Впрочем, была большая разница между Балтийским театром и Черноморским. Плавание по Финскому заливу, шхерам и по Балтийскому морю было несравненно труднее и требовало гораздо большей практики, чем по Черному морю.

Эта неподвижность не мешала Черноморскому флоту находиться в отличном состоянии. Большие корабли прекрасно стреляли и маневрировали, а Минная дивизия была не хуже сорганизована и напрактикована, чем Минная дивизия Балтийского флота. Климатические условия давали нашему южному собрату гораздо больше времени для практических упражнений.

Боевое ядро Черноморского флота было еще слабее Балтийского и состояло из трех линейных кораблей типа «Пантелеймон» [297]и более старых «Ростислава», «Двенадцати Апостолов» и «Синопа»; двух крейсеров «Кагула» и «Памяти Меркурия»; Минная дивизия состояла из трех дивизионов устаревших миноносцев и нескольких подлодок малого тоннажа. Но тогда уже приступали к постройке трех линейных кораблей типа «Императрица Мария», трех 8000‑тонных крейсеров, миноносцев типа «Новик» и больших подлодок, водоизмещением в 800 т.

Естественным противником Черноморского флота являлся турецкий флот, который был слабее его, даже в тогдашнем состоянии. Поэтому господство на море было в наших руках, и оттого в 1914 г. немцы, союзники турок, ввели в Черное море линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Бреслау», чтобы это господство вырвать из рук Черноморского флота.

Закончив работу и насладившись прелестью юга, мы собрались в обратный путь. Дело подходило к половине августа, а в начале сентября начинались занятия в академии.

Ехать обратно уже не доставляло такого удовольствия, так как постепенно становилось холоднее, а за Москвой явно проглядывала осень. Когда подъехали к Петербургу, то шел самый скучнейший осенний дождь. В три дня мы переменили чудное лето на сырую осень.

Все слушатели вернулись из летней командировки загорелыми и вполне довольными теми впечатлениями, которыми удалось набраться. Каждая пара отлично выполнила задание, и наши труды принесли большую пользу Морскому Генеральному штабу, который таким способом получил полное описание Черноморского театра. Самым увесистым и детальным трудом оказался мой и Домбровского, и нам поставили за него двенадцать с двумя крестами. Этим нам было показано, что мы выполнили задание как бы сверх нормы.

В предстоящем учебном году пришлось изучать несколько новых предметов (тактику артиллерии, общую тактику, статистику и др.), а часть прежних отпала. К сожалению, этот год был менее интересным.

Профессор Кладо продолжал читать свой предмет, который называл «Учение о войне», фактически это были философия войны и экскурсия в стратегию. Он постоянно ссылался на труды известных военных ученых – Жомини, Леера, Клаузевица и др. Многое из излагаемого было очень интересно. Но и многое скучновато благодаря своей отвлеченности.

Кладо, несомненно, был выдающимся профессором и хорошо читал, но также несомненным было, что если бы он все излагал в более сжатой форме и не отвлекался от главной темы, то слушателям было бы легче усваивать его лекции. Его многоречивость утомляла и была никчемной.

Кладо был глубоким теоретиком, и хотя в свое время и был строевым офицером, но мало плавал и в военных действиях участия не принимал [298]. Поэтому и его лекции носили исключительно теоретический характер и большой пользы мы от них не имели.

Имя Кладо прогремело в Японскую войну. Он служил тогда в военно‑морском отделе Главного морского штаба и считался спецом по тактике и стратегии, которые в те времена были в загоне. Когда у нас начались неудачи и возник вопрос о посылке на Дальний Восток 2‑й эскадры в помощь Артурской, то он вместе с известным журналистом Меньшиковым [299](бывшим офицером Корпуса флотских штурманов) поднял яростную кампанию на страницах «Нового Времени» за посылку на Дальний Восток решительно всех кораблей, находящихся в Балтийском море, да и в Черном. Он, пользуясь непониманием широких кругов публики, делал подсчеты орудий, разрывной способности снарядов, броневой защиты и т. д., доказывая, что если будут посланы и самые устарелые корабли, то это принесет пользу. Шум вокруг этих статей поднялся большой, и самым печальным было то, что убедилось и начальство. Под председательством самого государя собралось совещание, на котором было решено послать даже такие старые корабли, как «Адмирал Сенявин», «Адмирал Апраксин», «Адмирал Ушаков» и «Император Николай I» [300].

Тем временем эскадра адмирала Рожественского покинула Россию, и лейтенант Кладо состоял в штабе адмирала на роли флаг‑капитана по оперативной части. Но, когда произошел Гульский инцендент и потребовалось послать офицера с эскадры, который мог бы выступать на разбирательстве этого дела в Париже с защитой точки зрения адмирала Рожественского, то он послал Кладо. Говорили, что адмирал обрадовался случаю от него избавиться. В Париже Кладо выступал хорошо, и его доказательства принесли большую пользу.