Фрида Вигдорова - Кем вы ему приходитесь?

Когда читаешь учебник педагогики, кажется, будто сидишь в той самой детской комнате: светлые обои в цветах, низкие столики, игрушки и предостерегающие плакаты. Все в порядке, только, упаси бог, не переходите дорогу в неположенном месте! Следите за светофором!

Кажется, что дорога перед воспитателем лежит прямая, без колдобин и рытвин — гладкая, асфальтированная. В гололед кто-то услужливо посыпает ее песком. Да и какой там гололед? Нету его совсем.

Учебник очень неодобрительно относится к буржуазным исследователям, которые говорят «об обязательности так называемого кризиса в развитии подростков. Кризис этот, по их мнению, выражается в «уходе подростка в себя», в мир собственных переживаний, в большой раздражительности, что приводит к частым конфликтам с окружающими… Этот возраст буржуазные психологи характеризуют как возраст трагический».

Учебник не делает ни малейшей попытки проанализировать эту мысль, подумать, нет ли здесь зерна истины, или объяснить, почему она не верна. Вывод очень скор и очень прост: «Известная доля правды в их выводах относительно детей в буржуазном обществе имеется… Но было бы совершенно неверно распространять эти выводы на детей всех классов и всех стран, в особенности на СССР… В нашей стране нет условий для возникновения кризиса у детей подросткового возраста».

Несколькими страницами дальше говорится, что «буржуазные психологи приписывают юности черты самовлюбленности и самолюбования… Однако на самом деле эти черты являются типичными для юношества буржуазного, а не советского общества. Черты самовлюбленности и самолюбования в юношеском возрасте у детей буржуазии есть результат их порочного воспитания в капиталистическом обществе».

Я не берусь утверждать, что «подростковый возраст» следует называть трагическим и что юности непременно свойственны самолюбование и самовлюбленность. Но я глубоко убеждена, что этот возраст действительно труден и что сказать так, как говорит курс педагогики, — значит, заменить ответ барабанным боем.

Вузовская педагогика отворачивается от всего трудного, темного, что есть в практике воспитания. Если будущий историк педагогики станет судить о нашем времени по курсу педагогики в вузах, он решит, что все дети у нас хотели только одного: оптимально продвигаться вперед в своем развитии и с радостью слушать доклады «О культуре поведения» и «О вежливости».

Хорошо, пусть «подростковый возраст» не трагический. Но он сложный, трудный, и все страсти — будь то техника, голуби, футбол, книга или музыка — страсти подлинные. И все чувства в этом возрасте не игрушечные, не маленькие, и уверять, будто этот возраст трудный, переходный для детей только капиталистического общества, по меньшей мере — нелепо.

Слушая, как Зинаида Петровна разговаривает с семьей Корешковых, я думала: нет, тебе ничто не поможет. Даже если б тебе читал курс педагогики сам Ян Амос Каменский, это, наверное, ничего не изменило бы. Но возьмем других студентов, будущих учителей и воспитателей. Разве они готовы к встрече с такой семьей, как семья Корешковых? Нет, они не готовы познакомиться с отцом, который приходит домой пьяным и выплескивает на жену кружку с кипятком. Из курса педагогики они узнают, что одной из самых ценных форм работы школы с семьей является живое общение классных руководителей с родителями учащихся, что учитель и родители «вместе ищут правильных путей воспитания и индивидуального подхода к детям», что, посетив семью, учитель «вместе с родителями намечает план совместных действий по улучшению успеваемости и поведения школьника». Он узнает, что «многие родители в целях патриотического воспитания своих детей посещают с ними музеи и выставки, организуют с детьми прогулки по городу и экскурсии в природу…»

Молодой учитель не готов к неудачам, не готов к трудному, не готов к размышлениям и поискам. Замечательная наука, наука, которая сродни искусству, преподносится монотонно, как таблица умножения.

Лекции должны будить мысль студентов, а они нередко усыпляют ее, точно осенний дождь. Лекции должны раскрыть перед студентами сложную поэзию детства, приготовить к огромному разнообразию характеров и отношений, к неожиданностям — иногда радостным, а иногда очень горьким. Студенту и на лекциях, и в учебнике внушают: это все выдумка зарубежных педагогов.

Молодой учитель, едва начав свою работу, сталкивается с непонятным явлением: веселый, общительный подросток вдруг уходит в себя, «в мир собственных переживаний»; прежде такой покладистый, он ссорится с друзьями, грубит домашним. Но молодой учитель из лекций, из учебника помнит: такого не бывает. За рубежом бывает. А у нас — нет.

Передо мной дневник девушки, которая в этом году впервые стала преподавать:

«Нет, это окаянная работа. Знала бы, ни за что не пошла бы в педагогический. Сегодня велела ребятам придумать фразы, где частица «пол» писалась бы слитно и через черточку. Саша Верхушкин написал так: «Если увидишь пол-литра, не останавливайся на полпути: закуски в пол-яблока будет вполне достаточно».

Ведь издевается, ведь факт, что издевается. Но смотрит серьезно, не придерешься. Я засмеялась и, кажется, нечаянно поступила правильно.

Сегодня узнала, что Колю Парамонова приводили в детскую комнату при милиции: в мыло соседей воткнул лезвие от бритвы.

— Как тебе не стыдно? — говорю. — Подумай, что ты сделал.

Молчит. Не оправдывается, не объясняет, просто молчит. Нет, про таких в лекциях по педагогике не говорили».

Учитель, только что окончивший столичный вуз, пишет: «Все, что я слышал на лекциях по педагогике, попросту никакого отношения не имеет к тому, что я вижу и делаю сейчас, — я теперь твердо уверен, что люди, читавшие нам педагогику, сами никогда в школе не преподавали, иначе не изъяснялись бы они округлыми фразами о том, что на самом деле угловато и колюче. Я каждый день стою перед новой задачей: что ни ученик, то задача. А я к этому не готов, не готов, не готов».

В таких письмах (а они идут отовсюду — из сельских и городских школ, от учителей, окончивших институты и педучилища) слышится тот голос, которого, к сожалению, нет в учебнике, — голос ищущего, думающего человека, который говорит о школе «изнутри», а не со стороны.

Вот книжки ленинградских учительниц Н. Долининой и Л. Ковалевой. Они рассказывают о своих учениках, об их родителях. Живой голос, живая мысль, ни тени поучения, а вместе с тем какое это превосходное пособие для молодого учителя! Нельзя (и не надо) поступать в том или ином случае точно так, как поступили Долинина или Ковалева, но их рассказ непременно разбудит мысль, ибо то, о чем они рассказывают, есть живая школа, живые дети, а не манекены из инструкции.