Бенгт Янгфельдт - Ставка жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Очередь в Дом Союзов, где стоял гроб с телом Ленина.

Знания о жизни и деятельности Ленина у Маяковского были весьма поверхностными, и для того, чтобы писать о нем, пришлось учиться; его наставником был, как всегда, Осип, устроивший Маяковскому «краткий курс» ленинианы. У самого поэта на кропотливую работу над подобным материалом не хватало ни времени, ни терпения. Поэма создавалась на протяжении лета и была закончена в начале октября 1924 года. Она получила название «Владимир Ильич Ленин» и стала самой обширной из всех его поэм, 3 тысячи строчек, почти вдвое длиннее, чем «Про это».

Осенью 1924 года Маяковский несколько раз выступал с чтением поэмы, а отрывки из нее публиковались в различных газетах; отдельным изданием она вышла в феврале 1925-го.

После лирической поэмы «Про это» следовала, таким образом, поэма эпическая, согласно сознательной или подсознательной схеме, управлявшей ритмом творчества Маяковского. Если Лили он посвятил даже такое агитационное произведение, как «Рабочим Курска», то теперь подобное посвящение было невозможным. «Владимир Ильич Ленин» посвящался Российской коммунистической партии, и в начале поэмы, тонко, но четко ссылаясь на «Про это», Маяковский объясняет почему:

Я буду писать

и про то

и про это,

но нынче

не время

любовных ляс.

Я

всю свою

звонкую силу поэта

тебе отдаю,

атакующий класс.

В поэме Ленин представляется в образе мессии, чье появление на исторической арене является неизбежным следствием возникновения рабочего класса: «Далеко давным, / годов за двести, / первые / про Ленина /восходят вести». Карл Маркс раскрыл законы истории и благодаря своей теории поставил рабочий класс «на 2 ноги». Но Маркс был теоретиком, которого в нужное время должен был сменить тот, кто сможет воплотить теорию на практике, иными словами — Ленин.

Поэма неровная, и это неудивительно с учетом ее формата. Что же касается языка — рифм, словесного новаторства, — она вполне на уровне лучших произведений поэта, а в описании горя и тоски по Ленину достигает настоящих высот, превращаясь в реквием. Однако эпические, исторические части слишком длинны и обстоятельны. То же самое относится к восхвалениям в адрес коммунистической партии с их пустой риторикой:

Хочу

сиять заставить заново

величественнейшее слово

«ПАРТИЯ».

Единица!

Кому она нужна?!

Голос единицы

тоньше писка.

Кто ее услышит? —

Разве жена!

<���…>

Партия —

рука миллионопалая,

сжатая

в один

громящий кулак.

Единица — вздор,

единица — ноль

<���…>

Мы говорим Ленин,

подразумеваем —

партия,

мы говорим

партия,

подразумеваем —

Ленин.

Один из немногих рецензентов поэмы, пролетарский критик и ярый антифутурист Г. Лелевич, был совершенно прав, указывая, что «ультра-индивидуалистические стихи» Маяковского в строках «Про это» «выходят потрясающе-искренне» по сравнению с поэмой «Владимир Ильич Ленин», которая «за немногими исключениями рассудочна и риторична ». Единственное, что Маяковский сможет сделать с этим «трагическим» фактом, — это попытаться «перешагнуть через себя»: поэма о Ленине, пишет Лелевич, есть «неудачная, но знаменательная и плодотворная попытка вступить на этот путь».

Лелевич был прав в том, что в качестве поэтического произведения «Про это» гораздо более убедительна, чем поэма о Ленине. Однако «трагическим» было не то, что считал таковым Лелевич, а нечто иное — отрицание Маяковским личности и значения личности. Для того чтобы «перешагнуть через себя», то есть перебороть свой внутренний лирический импульс, Маяковскому предстояло сделать дальнейшие шаги в этом направлении — и он их сделает, несмотря на то что это было противопоказано его природе.

Ценное в поэме «Владимир Ильич Ленин» — не дифирамбы в адрес Ленина и коммунистической партии, а предупреждение, что после смерти Ленин превратится в икону. Ленин, которому поклоняется Маяковский, — «обыкновенный мальчик», родившийся в русской провинции, выросший и ставший «самым человечным человеком». Если бы он был «царствен и божествен», Маяковский несомненно протестовал бы и «стал бы в перекоре шествий, / поклонениям / и толпам поперек».

Я б

нашел

слова

проклятья громоустого,

и пока

растоптан

я

и выкрик мой,

я бросал бы

в небо

богохульства,

по Кремлю бы

бомбами

метал:

долой!

Больше всего Маяковский опасался, что к Ленину, как и к Марксу, будут относиться как к «замурованному в мрамор, гипсом холодеющему старику». Здесь он отсылает к «IV Интернационалу», в котором Ленин описывется как застывший памятник:

Я боюсь,

чтоб шествия

и мавзолеи,

поклонений

установленный статут,

не залили б

приторным елеем

ленинскую

простоту, —

предупреждает Маяковский, забывая, что своей семидесятипятистраничной поэмой он сам способствует такому развитию.

Опасения, что Ленин после смерти будет канонизирован, были глубоко осознанными — и обоснованными. Прошло совсем мало времени, и Госиздат (!) начал рекламировать гипсовые, бронзовые, гранитные и мраморные бюсты вождя «в натуральную и двойную величину». Бюсты тиражировались с оригинала, выполненного скульптором Меркуровым — упомянутым Маяковским в поэме «Рабочим Курска». Целевыми группами были «госучреждения, партийные и профессиональные организации, кооперативы и проч.».

Лефовское чествование мертвого вождя носило другой характер. Теоретический раздел номера 1(5) «Лефа» за 1924 год посвящался языку Ленина. Среди авторов были выдающиеся формалисты, как, например, Виктор Шкловский, Борис Эйхенбаум, Борис Томашевский и Юрий Тынянов, чьи работы представляли собой новаторские попытки проанализировать язык политики с формалистических позиций. Для них Ленин был «деканонизатором», который во имя эффективности языка «снижал высокий стиль» и т. п. Такое стремление к действенной простоте совпадало с теоретическими амбициями лефовцев, но резко контрастировало с канонизацией Ленина, начавшейся, едва остыло его тело.

Весь номер «Лефа» был, по сути, полемическим выпадом против подобного развития: эссе о языке Ленина — косвенным, передовица же — совершенно открытым. Ссылаясь прямо на рекламу бюстов Ленина, редакция «Лефа» в программном заявлении «Не торгуйте Лениным!» обращалась к властям со следующими призывами:

Мы настаиваем:

Не штампуйте Ленина.

Не печатайте его портретов на плакатах, на клеенках, на тарелках, на кружках, на портсигарах.