Яна Гривковская - Бисер

К: Не напоминай! Ты не представляешь, как мне плохо! У меня нет аппетита! Я не хочу есть даже те продукты, что запретил врач! А еще у меня высокая температура! Горло болит, словно его перерезали, в нос залили Темзу, а уши заложены, как на военном истребителе.

Я: Может, стоит гулять в нормальной обуви, а не в сланцах?

К: Не переношу обувь. Уж лучше умереть.

Я: Тогда сделай это быстрее.

К: Обожаю тебя! Слышишь? Ты не изменила мою жизнь! Ты ее создала!

Я: Я почти у порога и ищу ключи, чтобы открыть дверь и озарить твой мир.

К: Люблю тебя, правда! Я знаю, ты чувствуешь то же самое! Люблю тебя, слышишь?

Я: Как трогательно. У меня началась тахикардия.

К: Клянусь! Если бы мне давали по доллару каждый раз, когда я о тебе думаю…

Я: То ты бы немедленно начал обо мне думать…

К: Как смешно, убиться веником…

С каждым разом мне становится сложнее поддерживать морозец в голосе, выслушивая эти менуэты, ведь они способны выдрать душу у любого. Стоит мне повестись на эту лирику, как наш с Крисом разговор превращается в приторные тосты за крепкое здоровье. Невозможно быть равнодушным к этому хитрюге — он такой волнительный оратор…

Крис обожает открывать мне дверь в предвкушении прыгающего Тома и Спасибо. Настоящая английская семья, не хватает только минивэна, злых соседей и детей-близнецов с двойками…

Как всегда, наступаю на чьи-то свежие испражнения, лежащие плотной коричневой горкой посреди стриженной салатовой лужайки у дома. Боже, что эти животные ели?

Внутри дома как-то неуютно и холодно, словно всё залили жидким азотом. Со всех сторон доносятся аккорды из «Щелкунчика» в очень неприятной дискотечной обработке. Пётр Ильич, наверное, сейчас вертится в гробу, как вентилятор. Вот до чего довела Криса его долгая разлука с умом!

К: Почему ты так смотришь на меня? Тебе не нравится « The Nutcracker»?

Я: Ах да, у тебя же температура!

К: Тебе нравится Пита Чаиковски?

Я: Не Пита, а Пётр Ильич!

К: Как ты говоришь? Элыч?

Я: Ильич!

К: Пёта Элыч!

Я: Почему он? Дай угадаю. Чайковский тоже был геем, и поэтому его произведения звучат в твоей комнате необычайно громко. Верно?

К: А много ты встречала нормальных людей, зародивших культуру? Они все бабники, психи, наркоманы и алкоголики.

Я: Ты прав. Даже Есенин повесился…

К: Это кто такой?

Я: Чувак один.

К: Твой друг?

Я: Ну да.

К: Мои соболезнования…

Я: Я уже смирилась с утратой.

К: И все равно, прости.

Я: Сейчас расплачусь. Дай вон ту коробку с салфетками.

К: Лови!

Я: Куда ты швыряешь? Я тебе не Федерер!

К: Прости!

Я: Ты выпил Day Quil ?

К: Почти.

Я: Что значит почти?

К: Я почти собирался его выпить. Слава богу, у этих таблеток нет побочных эффектов. Хотя пользы тоже не особо заметно.

Я: Какого фака ты не съел мюсли? Они так и стоят на столе!

К: Мюсли???

Я: Мюсли.

К: Где???

Я: На кухне.

К: Это далеко.

Я: Они, наверное, уже прокисли!

К: Вот видишь, а ты просишь, чтобы я их съел.

Я: Не понимаю, чем ты занимался все это время?

К: Лежал и придумывал новую букву в алфавите.

Я: Успешно?

К: Неа. Мне так и не удалось изобрести ни одного незнакомого звука. Всё, что приходит в голову, — уже есть. А, О, У, Б, Г, С, Ф… Может, вместе подумаем?

Я: Иди чисти зубы, ты похож на огородное пугало.

К: Я тебе не нравлюсь?

Я: Крис!

К: Неохота в душ…

Я: Крис!

К: ОК. Я просто не хочу стоять один в душе! Посидишь рядом?

Я: Крис!

К: Ну, пожалуйста!

Я: Хорошо, только обещай, что тихо намылишься и не будешь петь «Joker».

К: Не буду!

Я: Договорились.

К: ОК.

Я: Ну? Давай поднимай свою пятую точку.

К: Сейчас, еще немножко полежу и пойду.

Я: Крис!

К: Совсем чуть-чуть…

Я: Крис!

К: Ну, пожалуйста!

Я: Крис!

К: ОК, ОК. Иду…

В изнеможении закатывая глаза и повторяя слово «фак», Крис ползет в ванную. Честное слово, это не человек, а какое-то безмозглое растение из семейства пасленовых. По непонятной причине он считает, что все должны валиться навзничь от его исключительности, ведь в нем масса изюминок, он практически кекс, и за это ему во всем должен быть дискаунт.

Еще несколько месяцев назад он поправлял себе прическу даже во время секса, но теперь целыми днями валяется на хронически незастеленной кровати и почесывает свое третье око. В его жизни теперь имеются лишь две светлые полосы: длинная простыня и рулон туалетной бумаги.

Не знаю, какое чудо завело его сегодня в ванную, но об этом событии нужно написать в The Times .

Стоя под душем, Крис раскрывает свой вокальный дар. Пока он изображает Matthew Bellamy, я собираю его грязные футболки и трусы, которые всегда лежат возле умывальника, вынимаю из его зубной щетки застрявший лук-порей или ныряю по кафелю с аквалангом, чтобы выловить свои тапочки.

Как только зеркала покроются паром, Крис обязательно напишет на них какую-нибудь умную фразу, раскрывающую многосторонние просторы его сложной личности: «Only God can judge me» — или что там говорил 2Pac ?

В общем, в душе Крис очень добрый и тихий чел. Но как выйдет из душа — такой придурок!

Когда это уже закончится??? Пойду включу Трента Резнора, он быстренько сотрет с лица земли эту сопливую романтику.

По неизвестным причинам Крис считает себя иконой стиля, священной и мироточащей. Подробнее всего его творческий почерк раскрылся в дизайне квартиры.

Самозахлопывающиеся стеклянные двери, установленные на каждом квадратном сантиметре ста пятидесяти комнат, — это ключевой момент его интерьера и главное доказательство высоких чувств к эстетике.

Крис ликует: этим редким декором он превзошел себя трижды, ведь главная уникальность стеклянных дверей в том, что через них всегда хочется пройти, не вспомнив о том, что они закрыты…

Многие жертвы этой дизайнерской находки осчастливили свои улыбки наполовину выбитыми передними зубами, но сегодня я оскорбила эту традицию, лишившись всего лишь одного резца.

Веселит одно: запись к «приличному» стоматологу в этом городе невозможна даже за месяц. Я знала, что инопланетный разум Криса, видоизмененный кокаином, до добра не доведет. Пойду поблагодарю его за это. Дети, закройте ушки!

В моем рту с энтузиазмом копошится дедушка лет шестидесяти, пытаясь отпилить остатки выбитого зуба и аккуратно наложить на его место композитный гель, который ровно через три месяца так же художественно отвалится.

Терпеть не могу, когда мой рот осматривают так дотошно — наверняка в нем есть что-то, о чем я даже не подозреваю.

Хирургические лампы светят мне в лицо, и я с удовольствием от них слепну — этот дискомфорт отвлекает меня от онемевшей челюсти, которую мне запретили закрывать.