Игорь Эйдман - Новая национальная идея Путина

1. Ленин выступал за мирное развитие кооперации и не предлагал проводить тотальное раскулачивание и высылку богатых крестьян.

2. Массовый террор против своих 37–38 года был абсолютно иррационален, противоположен предыдущей практике большевиков, и являлся следствием патологической подозрительности и жестокости Сталина.

3. Ленин был интернационалистом и никогда не проводил репрессии по национальному признаку, при нем невозможна была бы сталинская высылка целых народов.

Активно продвигая книги и идеи Солженицына, западные элиты внушали обывателям: радикальные социальные реформы могут привести, в конечном итоге, к ГУЛАГу, есть только одна альтернатива господству собственников — государственный террор «кровопийц». Таким образом, был подготовлен правый консервативный переворот в общественном сознании, подготовивший приход к власти Тэтчер и Рейгана, неолиберальную экономическую политику, откат от социальных завоеваний прошлого. Именно такая политика в интересах «ворюг», т. е. корпораций и финансовых спекулянтов, избавленных от контроля общества, и подготовила нынешний мировой кризис.

В России после 1991 года не произошла ожидаемая Сахаровым конвергенция социалистического и рыночного общества. Вместо этого началась реставрация дикого капитализма. Кто-то от этого выиграл, но очень многие почувствовали себя проигравшим (как свидетельствуют опросы населения — большинство). В выигрыше оказались бывшие советские начальники, деятели теневой экономики, люди свободных профессий, юристы, экономисты, работники нефтегазового сектора. Не остались в накладе некоторые категории квалифицированных рабочих, специалистов. Выиграли, если повезло избежать покушений и тюрьмы, люди с предпринимательской жилкой. Положение основной массы наемных работников и пенсионеров резко ухудшилось. И даже беспрецедентно выгодная для России в последние годы конъюнктура мирового рынка не смогла полностью исправить ситуацию (если бы такие цены на нефть были в 1985 году — стал бы кто-то начинать перестройку?). В общем, оказалось, что переход от социализма к рыночному обществу — это не бегство из «коммунистического ада», а всего лишь переход из одного неидеального состояния в другое.

После 1991 года к власти в России пришел тандем коррумпированной бюрократии и криминального крупного бизнеса, т. е. по сути «ворюги». Строчка «Но ворюга мне милей, чем кровопийца» стала настоящим гимном их интеллектуальной обслуги. Ложная альтернатива: ворюги или кровопийцы, до того опробованная западными «ворюгами» на своих обывателях, стала активно навязываться российскому обществу. Пришедшим к власти «ворюгам» надо было внушить населению: или мы, или кровопийцы сталинисты и новый большой террор. Именно на этом была построена ельцинская предвыборная кампания 1996 года. В этом огромную услугу «ворюгам» оказали настоящие сталинисты, игравшие заметную роль в коммунистическом движении. Они добровольно согласились стать «страшилкой» для обывателей. Как бы ни был популярен Сталин в определенных кругах, большинство людей, как уже давно стало понятно по результатам различных выборов, боятся реставрации сталинской модели социализма. В наибольшей степени это относится к наиболее активной и молодой части избирателей.

Олигархия «ворюг» не боится либеральной оппозиции. Понятно, что если даже либералы придут к власти, они не будут менять отношения собственности в стране, поэтому интересы главных олигархических кланов не пострадают. Поэтому «ворюги» не трогают «Эхо Москвы» и другие центры российского либерализма. Главная задача воровской власти — не допустить рождения сильной, агрессивной, молодой левой оппозиции, способной добиваться пересмотра результатов коррупционной приватизации. Вот здесь-то «ворюгам» и помогают сталинисты, дискредитирующие левое движение и идеи.

Люди готовы терпеть «ворюг», лишь бы «не было войны», т. е. не возвратился террор «кровопийц» и голод. Интересно, что в Украине януковичевские «ворюги» применяют ту же тактику защиты своих интересов, также внушают населению: или мы, или «кровопийцы». Только роль пугала здесь играют не сталинисты, а бандеровцы.

Левое движение в России сможет стать успешным, только если перестанет участвовать в бесконечном сериале «Ворюги против Кровопийц», поставленном по заказу самих «ворюг».

Скоро Октябрьской революции исполнится 100 лет. Некоторые политологи предсказывают к столетней годовщине этого события новую революцию в России. О грядущей мирной, демократической, антикриминальной революции говорят Навальный, Каспаров, Пионтковский и другие оппозиционные лидеры.

После Февральской революции 1917 года новые власти попытались реализовать традиционные либеральные представления о демократии и правах человека. Однако, помимо стремления к политическому равноправию, в обществе существовал не менее сильный запрос на большее социальное и имущественное равенство, на освобождение труда работников от эксплуатации со стороны собственников. Большевики возглавили движение за реализацию этих требований, что и привело их к октябрьской победе.

Опуская всем известные детали, можно констатировать, что в дальнейшем коммунисты не только перечеркнули февральский запрос на демократию, но и не реализовали в полной мере октябрьский запрос на социальное равенство. Именно это стало основной причиной четвертой российской революции 1991 года. Вспомните, какое негодование вызывали смешные по нынешним временам привилегии коммунистической номенклатуры (спецстоловые, пайки, дачи и т. д.). «Народ и партия едины, но только разное едим мы» — так звучал один из наиболее популярных тогдашних митинговых лозунгов. Помнится, в конце 80-х годов я участвовал в первой в Нижнем Новгороде «антисоветской», по мнению тогдашних властей, демонстрации, главный лозунг которой гласил: «Власть — Советам, землю — крестьянам, фабрики — рабочим». Люди приветствовали перестройку, искренне надеясь, что она наконец-то реализует эгалитарные, демократические социальные идеалы.

Как известно, их надежды были обмануты. Социальное неравенство возросло на много порядков, а чаемая многопартийная демократия быстро превратилась в жалкую профанацию.

Таким образом, реализация общественного запроса на политическую и социальную демократию была вновь отсрочена. Эта ситуация сделала неизбежной будущею русскую революцию.

Октябрьская революция оставила и позитивное демократическое наследие, пусть в основном на уровне идей и деклараций, никогда в полной мере не ставших реальностью. Главное в нем: власть Советов (по идее близких к прямой демократии), общественная собственность на землю, ее недра и их эксплуатацию, рабочий контроль над предприятиями (производственная демократия). Возможно, реализовать эти идеи предстоит уже новой, столь ожидаемой многими революции.