Кнуд Ромер - «В Датском королевстве…»

Миккель.Совсем недалеко, женушка, недалеко. Ладно, прощай пока. И действуй осторожно.

Ингер.Разве я бываю неосторожной?

Миккель.Нет, так сказать было бы грешно. Удачи!

Ингер.Спасибо, друг мой!

Миккель уходит.

Благодарю тебя, милый Господи. Благодарю за все! Будь же и сегодня мне помощником! Аминь.

Старый Миккель Борген входит.

Борген.Это оттого, что вода просочилась. Но я сейчас заделаю.

Ингер.Ой, дедушка, ты меня напугал! О чем ты говоришь?

Борген.Пятно там наверху, на которое ты стояла и смотрела, это дождевая вода. Крыша протекает около трубы. Кровельщик Кристен все же недотепа, даром что из обращенных. Кобыла еще не встала?

Ингер.Я думаю, она вот-вот встанет.

Борген (в дверях). Катинка, скажи им, чтобы подсыпали кобыле побольше, и пусть работник присмотрит за свиноматкой, пока я не приду.

Ингер.Ты так мало поспал после обеда…

Борген.Проклятая подагра! Погода меняется. И мне лучше, если я на ногах. Что это? Будем пить кофе в такое время?

Ингер.Сегодня так холодно, дедушка.

Борген.Значит, поэтому будем пить кофе?

Ингер.Да, хотя нет, не совсем. Ты трубку ищешь? Вот, пожалуйста.

Борген.Дай-ка мне сегодня длинную. Но ее надо набить. Ты и это можешь?

Ингер.Я все могу, дедушка.

Борген.Только не можешь рожать мальчиков.

Ингер.Не надо так!

Борген.И еще дай спичку. Спасибо! Ах, Ингер, право слово, ты мастерица варить кофе. Не слишком слабый и не слишком крепкий.

Ингер.Я со временем поняла, какой тебе нравится. Ну вот, теперь я посижу здесь в тепле, и мы за кофе немного поговорим, а потом почищу картошку.

Борген.У нас сегодня картошка на ужин?

Ингер.Да, но сейчас надо немного согреться. Подумать только, новый священник еще не побывал здесь, в Боргенсгоре.

Борген.Он же не грундтвигианец [55] Приверженец Грундтвига. Н. Ф. С. Грундтвиг (1781–1872) — религиозный деятель и просветитель. Ратовал за приоритет «живого слова» над церковными догматами. Вдохновитель создания так называемых высших народных школ, целью которых было приобщение крестьян к национальной культуре. .

Ингер.Но ведь и не миссионер [56] Сторонник «Внутренней миссии», религиозной секты, исповедовавшей веру в «карающего бога», отрицавшей все «мирские» радости и активно стремившейся «обращать» людей в свою веру. .

Борген.То есть ни рыба ни мясо.

Ингер.Вечно ты недоволен, дедушка.

Борген.Да, Ингер, и горжусь этим, потому что таким был всю жизнь — всегда недовольным тем, что неправильно. Миккель и Андерс, верно, тростник режут?

Ингер.Да… да. Миккель, он пошел туда, как раз когда ты встал. Однако он хорошо говорит с кафедры.

Борген.Священник — да. Поэтому мы в конце концов и остановились на нем. Мне говорили, что он из тех, кого церковное одеяние возвышает.

Ингер.Что делает?

Борген.Что он становится… что исполнение должности придает ему уверенности. Ну да там видно будет.

Йоханнес (просовывает в дверь голову). Мертвое тело в парадной комнате! Мертвое тело в парадной комнате!

Ингер.Что это он говорит?

Борген.Замолчи, Йоханнес, и закрой дверь.

Йоханнес.Мертвое тело в парадной комнате! И так должен мой Отец прославляться?

Борген.Ладно, ладно. (Закрывает дверь.).

Ингер.Что это он сказал?

Борген.Кто обращает внимание на его слова? Ох, Боргенсгор приходит в упадок.

Ингер.Вот увидишь, дедушка, все будет снова хорошо.

Борген.Йоханнес никогда не станет другим.

Ингер.Почем ты знаешь? И…

Борген.Миккель никогда не станет другим.

Ингер.Как тебе только пришло в голову их сравнивать!

Борген.И Андерс… да ладно!

Ингер.Дедушка, иногда я не понимаю вас, грундтвигианцев. Миккеля я еще как-то могу понять. Но вас…

Борген.А кем ты сама себя считаешь?

Ингер.Я… я себя никем не считаю. Ты ведь знаешь, моему отцу никогда не нравилось, как вы все себя называете. И я в последние годы тоже стала задумываться над этим. Потому что вы, грундтвигианцы…

Борген.Что мы?

Ингер.Мне бы хотелось рассказать тебе, что мне сказала стряпуха Сидсе, после того как вы с ней опять разругались. Сначала ты, конечно, рассердишься, но после это может тебя и позабавить.

Борген.Мне все равно что эта мегера говорит. Она ведь болтает о вещах, в которых ничего не смыслит. Поэтому ей всегда есть, о чем болтать.

Ингер.Да, но часто именно такие люди могут случайно сказать что-то важное. Она ведь страшно на тебя разозлилась. Там в посудомойне она и говорит мне: «Ингер, милочка, Грундтвиг-то сам был человек хороший. Я служила у него в доме, так что я знаю. Но когда Господь создавал Грундтвига, Нечистый стоял рядом и просил разрешения помочь. Нет, сказал Господь, его я сам создам, но ты можешь попробовать создать такого же. И черт стал пробовать, но у него никак не получалось сделать похожего; и чем больше он старался, тем меньше было сходства; вот и все грундтвигианцы такие».

Борген.Вот оно как, значит? Можешь кланяться стряпухе Сидсе от меня и скажи, что, когда старая прабабка Нечистого у своих кастрюль дома увидала, что у него ничего не выходит, она кинулась ему на помощь. Но сумела сделать лишь одно: у нее получилась стряпуха.

Ингер.Но ведь в словах Сидсе что-то есть. Потому что в Доме собраний… да, там Бог живет. Но у себя дома вы часто ведете себя так, словно он умер.

Борген.Ты же знаешь, Ингер, что я больше не верю в чудеса. И ты знаешь, когда для меня все рухнуло.

Ингер.Потому что Бог не услышал тебя, когда ты ночами на коленях молился у постели Йоханнеса.

Борген.Нет, ты ошибаешься. Виноват не Бог, Ингер, а я, мы, люди. Я на коленях молился ради самого дорогого для меня в мире, и я точно знаю, что, если бы я мог молиться, искренне веруя, все бы свершилось. Но я молился в сомнении: «Может быть, Бог все же услышит меня? Всегда ведь стоит попытаться». Нет, Ингер, нет, если отец не может молиться, искренне веруя, хотя он молится о самом дорогом для него, о самой страшной беде, значит, чуду нет места в мире.

Ингер.Разве Господь не может все-таки свершить чудо, дедушка? Разве Господь не могущественнее, чем человеческие сомнения?

Борген.Ингер, знала бы ты, как часто я жажду отправиться в Лурд.

Ингер.А что такое Лурд?