Евгений Норин - Крепость Славянск

В частности в первой половине марта СМИ сообщали о похищении сразу нескольких десятков ПЗРК типа «Игла» из арсеналов украинской армии. По данным журналистов, общее число вывезенных «Игл» могло доходить более чем до ста сорока единиц. Учитывая, что исправных самолетов в ВВС Украины имелось до войны менее двухсот, а счет исправным вертолетам шел на десятки, эта утрата выглядит просто чудовищной.

Министерство обороны Украины официально опровергло данные о расхищении ПЗРК, однако сами по себе слова военных мало что стоят: для чинов из военного ведомства признание в том, что полторы сотни зенитных комплексов находятся неизвестно где, равносильно добровольной сдаче себя под трибунал. Судя по всему, никакой проверки по факту пропажи ПЗРК не велось. В таких условиях версия о добыче ополченцами зенитных комплексов со складов украинской армии (вероятно, через коррумпированных офицеров) выглядит более реалистичной, чем списание на помощь России любого прибытка в арсеналах инсургентов.

Ясный майский день, в который погиб генерал Кульчицкий, отметился активными боями. «Нона» и минометы ополченцев продолжали перестреливаться с украинскими артиллеристами, засевшими на Карачуне, а те, в свою очередь, интенсивно обстреливали жилые кварталы. Автобус с детьми, пытавшийся выехать из Славянска, был вынужден вернуться из-за интенсивного огня и нежелания силовиков пропускать «несогласованный» транспорт. По разным данным, за сутки погибли от пяти до двадцати жителей города. Война «входила во вкус». Если в апреле жертвы можно было пересчитать по пальцам, а стороны больше потрясали оружием, чем пускали его в ход, то к концу мая только массовая гибель могла кого-то впечатлить.

У ополченцев быстро вырабатывалась психологическая привычка к затяжным боям. Как писал российский доброволец Александр Жучковский, «Адаптация к происходящему приходит быстро (насколько быстро развиваются события), и со временем вырабатывается „философское“ отношение к смерти. По моему убеждению, мы все „под Богом ходим“ и „чему быть — тому не миновать“. Если „не судьба“, погибнуть можно и от условного кирпича на голову в мирное время, если „судьба“, вернешься из самого ада войны (возвращались же люди и из Сталинграда 1943 года). Кстати, интересно наблюдать за людьми, уже закаленными боями или участием во многих „горячих точках“. Как правило, это очень спокойные, даже безмятежные люди — с таким вот „философским“ отношением к своей собственной судьбе и смерти. Я видел таких людей, и одним фактом своего присутствия рядом они поддерживали меня в минуты опасности».

При скупой работе «военторга», официальных властей РФ, примечательна активная помощь ополчению со стороны российского общества. Частные пожертвования ополчению оказались весьма значительны, акции по сбору средств венчались миллионными сборами. Деньги тратились на все то, что требуется воюющему отряду: обмундирование, оптику, средства связи и т. д. и т. п. На средства жертвователей закупались даже разведывательные беспилотники. На ум невольно приходят аналогии с 1870-ми годами, когда русское общество, не дожидаясь милостей от государства, собирало средства и добровольцев на помощь антитурецкому восстанию в Сербии.

К июню на украинской стороне фронта отчаялись взять Славянск и Краматорск прямым штурмом и начали планомерное выдавливание ополченцев с их фланговых позиций. Задача пробить центр «славянского щита» если и ставилась, то выполнялась без особого энтузиазма. Вместо этого украинские военные начали выдавливать ополчение из Красного Лимана, городка к северо-востоку от Славянска. Еще одним объектом приложения усилий стал небольшой поселок Семеновка, восточный пригород Славянска. Конечная задача сводилась к полной блокаде Славянска и Краматорска, пресечению снабжения и уничтожению ополченцев, лишенных патронов, медикаментов и провианта в окружении. Это был вполне логичный план. Сложно сказать, почему в головы командиров осадного корпуса он пришел только через полтора месяца после начала осады, однако это была разумная программа действий для украинских войск и они начали не слишком гладко, но последовательно ее реализовывать.

Тотальное превосходство в численности и материальных средствах борьбы позволяло украинцам массировать силы на наиболее важных участках и одновременно давить на остальной оборонительный периметр. 3 июня украинские войска начали мощный обстрел Семеновки, затем попробовали занять поселок танками и мотопехотой. Одновременно оказался атакован Красный Лиман, к северо-востоку от Славянска. После очень ожесточенного боя городок был оставлен ополченцами, и пятого числа над Красным Лиманом был поднят украинский флаг. Силы атакующих превышали ополченческий отряд на порядок, и потому сдача городка не требует какого-то специального объяснения.

Этот бой отметился позорным поведением казачьей части, участвовавшей в обороне Лимана. Казаки самовольно оставили позиции и ушли не только из обороняемого города, но и со славянского направления вообще, окопавшись в Антраците, подальше от места реальных боев. «Какого черта сотни „донских и кубанских героев“ прибыли сюда вообще? — возмущался Стрелков. — Что они защищают в Антраците? С кем воюют? С местным поголовьем кур и цистернами водки? Ничего не изменилось за 20 с лишним лет в нашем „возрожденном козлячестве“. У нас в ополчении есть казаки, и их довольно много. Но! Нет ни одной „чисто казачьей“ части или подразделения. Потому что как только что-то такое образуется в условиях иррегулярной войны, то еще недавно дисциплинированные и боеспособные воины мгновенно превращаются в банду мародеров и трусов. С чем это связано? Да с психологией некоей „исключительности“: „казакующий“ воин ни с того ни с сего начинает считать себя „чем-то высшим, нежели все другие“. А раз он „выше“, то и „ценнее“ и требует „особого подхода“. То есть копать окопы ему нельзя: он „казак-воин“. Окопы для него должен копать кто-то другой, а если их нет, то при обстреле/атаке он („казак-воин“) должен в первую очередь „сберечь себя для будущего“, а позицию можно бросить: не жалко. Но если уж бросать, то что останавливаться по мелочи? И получается, что из Красного Лимана можно легко добежать до Антрацита. Лекарство от „казачьей болезни“ только одно: спрашивать с казаков ровно столько же, сколько и со всех, невзирая на гонор, лампасы и заявления „а я казак! я воевал!“ И иметь возможность взять „к ногтю“ тех, кто не желает воспринимать реалий.