Владимир Казарезов - Самые знаменитые реформаторы России

Добившись того, что Иван Грозный без их одобрения не принимал значительных решений, во всем их слушал, как будто предчувствуя, что столь сильное влияние на царя бесконечно продолжаться не может, Сильвестр и Адашев старались сделать как можно больше. Все важнейшие реформы первого десятилетия правления Ивана IV инициировались в основном ими и проводились с их участием. Разумеется, активной на первом этапе была роль и молодого царя.

В очерке об Иване Грозном мы подробно рассказывали о начальном благотворном для русского государства периоде его царствования, здесь упомянем лишь важнейшие дела, совершенные под воздействием или руководством Сильвестра и Адашева: проведены два собора (1550 и 1551 гг.); взамен наместников-кормленщиков или наряду с ними введено земское управление; дважды осуществлено разверстание поместий, обеспечившее содержание служилых людей; утвержден новый Судебник; проведена церковная реформа и т.д. На это же время приходятся и успехи во внешней политике — взятие Казани и Астрахани, усиление русского влияния в Сибири и на Кавказе, эффективная дипломатия на других направлениях, начало массового освоения земель на Востоке и т.д.

Однако к середине 1550-х г. влияние Сильвестра и Адашева на царя начало ослабевать. По мере возмужания Иван стал тяготиться их опекой. Благоговейный трепет царя перед Сильвестром все чаще сменялся недовольством им. В письме Курбскому он называет угрозы священника о возможной расплате за безнравственное поведение «детскими страшилами». Кроме того, Сильвестр стал злоупотреблять доверием царя. Видя, что Иван подчиняется ему в делах духовных, он начал оказывать давление на него и в вопросах политических, мирских. Понимая, сколь значительно влияние на царя Сильвестра и Адашева, князья и бояре искали их расположения и находили его. По существу, «избранная рада» стала превращаться в партию, защищавшую интересы входящих в нее бояр. Она исподволь проводила курс на ограничение самодержавия, что мог терпеть лишь до определенного времени неукротимый нрав царя. Впоследствии, после разрыва со своими фаворитами, в письме Андрею Курбскому Иван рассказывал о степени зависимости от них, в которой он оказался:

«Видя измены от вельмож, мы взяли вашего начальника, Алексея Адашева, от гноища и сравняли его с вельможами, ожидая от него прямой службы. Какими почестями и богатствами осыпали мы его самого и род его! Потом для духовного совета и спасения души взял я попа Сильвестра, думая, что он, предстоя у престола владычного, побережет души своей; он начал хорошо, и я ему для духовного совета повиновался; но потом он восхитился властию и начал совокупляться в дружбу (составлять себе партию), подобно мирским. Подружился он с Адашевым и начали советоваться тайком от нас, считая нас слабоумными, мало-помалу начали они всех вас бояр в свою волю приводить, снимая с нас власть, частию равняя вас с нами, а молодых детей боярских приравнивая к вам; начали причитать вас к вотчинам, городам и селам, которые по уложению деда нашего отобраны у вас; они это уложение разрушили, чем многих людей к себе привязали. Единомышленника своего, князя Димитрия Курлятева, ввели к нам в синклитию и начали злой совет свой утверждать: ни одной волости не оставили, где бы своих угодников не посадили; втроем с Курлятевым начали решать и местнические дела: не докладывали нам ни о каких делах, как будто бы нас и не было; наши мнения и разумные они отвергали, а их и дурные советы были хороши. Так было во внешних делах; во внутренних же мне не было ни в чем воли: сколько спать, как одеваться — все было ими определено, а я был как младенец. Но разве это противно разуму, что в летах совершенных не захотел я быть младенцем? Потом вошло в обычай: я не смей слова сказать ни одному из самых последних его советников; а советники его могли говорить мне что им было угодно, обращались со мною не как со владыкою или даже с братом, но как с низшим; кто нас послушается, сделает по-нашему, тому гонение и мука; кто раздражит нас, тому богатство, слава и честь, попробую прекословить — и вот мне кричат, что и душа-то моя погибнет, и царство-то разорится».

Удивительно здесь все: и то, что царь позволил настолько подчинить себя этим людям, и его долготерпение, и переход от безграничных милостей к расправе. Примером расхождения Ивана со своими фаворитами в вопросах внешней политики является разное понимание ее приоритетов после завоевания Казани и Астрахани.

Его советники настаивали на ведении войны с Крымом до полного его подчинения, а царь их не послушал и пошел завоевывать Ливонию. Однако более основательным поводом для удаления от себя Сильвестра и Адашева послужило поведение их во время болезни царя в 1553 г. Иван приказал боярам присягать малолетнему сыну Дмитрию, что большинство и сделало. Но некоторые не захотели иметь над собой Дмитрия, полагая, что фактически будут править от его имени бояре Захарьины, родственники Анастасии, матери царевича. Ряд бояр решил, что будет лучше, если царем после Ивана станет не его малолетний сын, а двоюродный брат Владимир Андреевич Старицкий. Сильвестр поддержал притязания Владимира на трон, а Алексей Адашев ничего не сделал, чтобы, используя свое влияние, добиться присяги всех бояр сыну Грозного, молчаливо наблюдал за острой дворцовой интригой. В то время как отец Алексея, Федор Адашев, откровенно выступил на стороне Владимира Андреевича. Можно представить состояние больного Ивана, когда самые близкие к нему люди в столь ответственный момент по существу предали его. Зная, что произойдет в случае провозглашения царем Владимира Андреевича, Иван, по словам Соловьева, «умолял верных бояр бежать с его женою и ребенком в чужие земли, умолял Захарьиных положить головы свои прежде, чем дать жену его на поругание боярам. Понятно, как Иоанн должен был смотреть на людей, ведших семейство его прямо к гибели, а в числе этих людей он видел Сильвестра и Адашева». Впрочем, посмотрим, что говорил об этом сам Иван в том же письме Курбскому:

«Когда по возвращении в Москву я занемог, то доброхоты эти восшатались, как пьяные, с Сильвестром и Адашевым, думая, что нас уже нет, забыв благодеяния наши и свои души, потому что отцу нашему целовали крест и нам, что, кроме наших детей, другого государя себе не искать; хотели воцарить далекого от нас в колене князя Владимира, а младенца нашего погубить, воцарив князя Владимира. Если при жизни нашей мы от своих подвластных насладились такого доброхотства, то что будет после нас? Когда мы выздоровели, Сильвестр и Адашев не переменили своего поведения: на доброжелателей наших под разными видами умышляли гонения, князю Владимиру во всем потакали, на царицу нашу Анастасию сильную ненависть воздвигли, уподобляя ее всем нечестивым царицам, а про детей наших тяжело им было и вспомянуть».