Олесь Бузина - Докиевская Русь

Потная работа. На славянских равнинах варяги мигом сообразили, что таскать дракар от речки к речке противно

Итак, у этого порога все причаливают к земле носами вперед, с ними выходят назначенные для несения стражи мужи и удаляются. Они неусыпно несут стражу из-за пачинакитов. А прочие, взяв вещи, которые были у них в моноксилах, проводят рабов в цепях по суше на протяжении шести миль, пока не минуют порог. Затем также одни волоком, другие на плечах, переправив свои моноксилы по сю сторону порога, столкнув их в реку и внеся груз, входят сами и снова отплывают. Подступив же к пятому порогу, называемому по-росски Варуфорос, а по-славянски Вулнипрах, ибо он образует большую заводь, и переправив опять по излучинам реки свои моноксилы, как на первом и на втором пороге, они достигают шестого порога, называемого по-росски Леанди, а по-славянски Веручи, что означает «Кипение воды», и преодолевают его подобным же образом. От него они отплывают к седьмому порогу, называемому по-росски Струкун, а по-славянски Напрези, что переводится как «Малый порог».

БЕГЛЫЕ РАБЫ И ПРОВОРНЫЕ ДАНЫ.«Эти балтийские варяги, как и черноморская Русь, — писал Василий Ключевский, — по многим признакам были скандинавы, а не славянские обитатели южнобалтийского побережья или нынешней южной России, как думают некоторые ученые. Наша «Повесть временных лет» признает варягов общим названием разных германских народов, обитавших в Северной Европе, преимущественно по Варяжскому (Балтийскому) морю, каковы шведы, норвежцы, готы, англы».

Хотя роль славянского элемента на Руси постепенно усиливалась, о чем говорит тот факт, что уже внук Рюрика — князь Святослав — носил славянское имя, но влияние скандинавов оставалось сильным в правящей элите вплоть до смерти Ярослава Мудрого. Тот же Ключевский подметил: «В начале XI в. немцы, участвовавшие в походе польского короля Болеслава на князя русского Ярослава в 1018 г., приглядевшись к населению Киевской земли, рассказывали потом епископу мерзебургскому Титмару, дописывавшему тогда свою хронику, что в Киевской земле несметное множество народа состоящего преимущественно из беглых рабов и «проворных данов» (ex velocibus danis), а немцы едва ли могли смешать своих соплеменников с балтийскими славянами».

Кстати, и Константин Багрянородный, и другой византийский историк Лев Диакон знают Святослава как «Сфендослава». Они записали это имя, как слышали, с носовым «ен». Этот звук сохранился сегодня только в польском языке, что убедительно свидетельствует — в IX веке разные славянские диалекты были еще очень близки друг другу. Предки нынешних поляков и русских еще говорили на ОДНОМ языке!

Но чтобы славянская речь вытеснила «русскую» (то есть, древнескандинавскую), в правящей элите Руси должно было произойти удивительное событие — изобретение славянской азбуки. Эту спецоперацию провели византийцы во времена того же патриарха Фотия, что провернул свое чудо с плащаницей Богородицы. Вот об этом — о так называемой «миссии Кирилла и Мефодия» — в следующей главе.

Михаил III Пьяница был посредственным императором, явно не соответствующим занимаемой должности. Он «возглавил» империю двух лет от роду и поначалу ничего не пил, кроме молока. Большинство славных событий его царствования произошло, когда он еще пускал пузыри в колыбели или делал первые детские шаги по мраморному полу дворца в Константинополе. Профаны часто ставят в заслугу этому владыке Византии восстановление в 843 году иконопочитания. Но забывают, что в год этого «свершения» Михаилу едва исполнилось три (!) года.

Ясно, что по причине младенческого возраста никакого влияния на это эпохальное событие в истории православия, ускорившее христианизацию язычников-славян, он оказать не мог. За императора-младенца правили другие: его мать, императрица Феодора, его дядя — одаренный администратор Варда и патриарх Фотий — талантливый и предприимчивый церковный деятель, по происхождению из армян. Заслуга последнего заключалась в том, что он одним из первых оценил пользу для государства не только острого меча, но и мягких методов психологической войны.

О восстановлении иконопочитания я заговорил недаром. Более чем за сто лет до описываемых мною событий, в 730 году, император Лев III Исавр запретил почитание икон православными. Это было грубым вмешательством в дела церкви. Но на империю наступали арабы, недавно принявшие новую религию — мусульманство. Они одерживали над византийцами одну победу за другой. И Лев Исавр решил, что причиной тому «идолопоклонничество». Дескать, христиане совершают страшный грех, позволяя себе изображать Бога на иконах. Поэтому Господь «отвернулся» от них и перенес свою благосклонность на последователей Магомета, поставившего под запрет любое изображение не только Божества, но даже обычного живого существа как… твари Божьей, сотворенной тем же Отцом Небесным!

На основании этой логичной теории тысячи прекраснейших икон безжалостно сожгли и изрубили в щепки. Страсти накалились настолько, что монахи-иконопочитатели бежали на окраины империи — в Крым, и даже в степи Северного Причерноморья — на Северский Донец, контролируемый хазарами. Там они вырыли первые пещеры, из которых впоследствии возник знаменитый Святогорский монастырь. Византия же надолго погрузилась в смуту, порожденную грубым насилием иконоборцев над сторонниками традиционного христианства.

Но к началу IX столетия ситуация кардинально изменилась. Арабов удалось отбить. И оказалось, что никакого отношения к уничтожению икон победа эта не имеет. Ее принесли реформаармии и объединение как иконоборцев, так и иконопочитателей против общего врага.

Зато теперь назрела новая проблема — авральная христианизация славян-язычников, угрожавших Империи с севера и уже занявших территорию нынешних Болгарии, Сербии и Хорватии. Эти милые люди в одежде из домотканого полотна, которого часто не хватало даже на рубашки, совершали набеги на Грецию в одних штанах, надеясь разжиться чем-нибудь еще, чтобы прикрыть голое тело, искусанное комарами и мухами. Не имея другого оружия, кроме копий и луков, славяне обожали нападать из засады, прятаться в болотах, куда ни один приличный римский воин не рисковал забираться, и выскакивали из грязи в самый неожиданный момент с грозными и часто нетрезвыми криками, представлявшими самые невообразимые комбинации отборнейшего мата.