Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

Но как бы там ни было, Судоплатов не мог не понимать, что еще раз подставить вождя он не имел права. Теперь он поставил на Меркадера и не проиграл. Поначалу Рамону предложили ворваться с несколькими боевиками на виллу и во время перестрелки с охранниками покончить с Троцким. Однако тот заявил, что сумеет убрать Троцкого без лишнего шума и стрельбы. Так все и случилось. «Как свой человек, — рассказывал он позже, — я пришел на виллу. После обычных приветствий Троцкий сел за письменный стол и читал мою статью, которую я написал в его защиту. Когда я готовился нанести удар ледорубом, Троцкий слегка повернул голову, и это изменило направление удара ледорубом, ослабив его силу. Вот почему Троцкий не был убит сразу и закричал, призывая на помощь. Я растерялся и не мог заколоть Троцкого, хотя имел при себе нож. Крик Троцкого меня буквально парализовал».

Меркадера арестовали, и он поведал допрашивавшим его следователям трагическую историю своей любви к Сильвии, о разбазаривании средств, которые он якобы жертвовал на троцкистское движение, и о том, как его хотели привлечь к террористической деятельности. О высокой политике он не сказал ни слова и упорно стоял на убийстве по личным мотивам...

Сталин был доволен. Его злейший враг наконец-то мертв и никогда уже не бросит ему очередной вызов. Но дело заключалось не только в личных антипатиях, это было бы слишком просто как для Троцкого, так и для самого Сталина. Что прекрасно выразил сам Судоплатов. «Сталин и Троцкий, — сказал он, — противостояли друг другу, прибегая к крайним методам для достижения своих целей, но разница заключалась в том, что в изгнании Троцкий противостоял не только Сталину, а и Советскому Союзу как таковому. Эта конфронтация была войной на уничтожение...»

Так 20 августа 1940 года была поставлена последняя точка в великом противостоянии Сталина и Троцкого, которое, по сути, началось еще в далеком 1907 году, когда Троцкий удостоил Кобу только презрительным взглядом, посчитав для себя унизительным говорить с каким-то там провинциалом.

Что касается Меркадера, то его настоящее имя установили только через шесть лет, когда на Запад сбежал один из проживавших в Москве видных испанских коммунистов. Его судили, но и на суде он продолжал утверждать, что убил Троцкого из-за личных побуждений и что не имеет никакого отношения к советской разведке. Из тюрьмы он освободился только через 20 лет и сразу же отправился в Москву с той самой женщиной, которая ухаживала за ним в тюрьме. В 1970-х годах Меркадер уехал на Кубу, где работал советником у Фиделя Кастро, и можно только догадываться, что мог советовать убийца Троцкого кубинскому диктатору. Он умер в 1978 году, его тело было тайно доставлено в Москву, где его и похоронили на Кунцевском кладбище под именем Героя Советского Союза Рамона Ивановича Лопеса...

Сталин без особого восторга наблюдал за победным маршем гитлеровских армий по Европе. К этому времени «друг Адольф» уже не стеснялся и ввел войска в Румынию, так как опасался, что после Бессарабии Сталин возьмет и Румынию, лишив его столь необходимой для него нефти.

Тем не менее Молотов уже не раз указывал на нарушение статьи третьей пакта и напоминал, что стороны обязаны консультироваться по всем вопросам, которые представляли общий интерес. 27 сентября 1940 года был подписан трехсторонний пакт между Германией, Италией и Японией, который предусматривал создание «нового порядка». Сталину эта сделка не понравилась тем, что его самого на нее не пригласили. И уже очень скоро по дипломатической почте полетели запросы о том, что под этим «новым порядком» подразумевается и какова роль России в его установлении.

Из Берлина ответили: поводов для беспокойства нет, Россия может присоединиться к «тройственному пакту». Если, конечно, хочет. Россия хотела. Но только на равных условиях со всеми остальными странами.

И, конечно, у Сталина после всей этой истории остался неприятный осадок. Просить он не привык, а Гитлер, судя по всему, не очень-то стал с ним считаться. Так оно и было. И после того как в октябре Гитлер ввел свои войска в Финляндию, и Советский Союз потерял возможность лишить ее шведской железной руды, и Хельсинки с удовольствием подписали с Берлином соглашение, обезопасив себя таким образом от очередного советского вторжения, которое, конечно же, наверняка последовало бы, Сталин не забыл позора и был полон решимости отыграться.

На этот раз он обозлился уже по-настоящему и потребовал вывода немецких войск с финской территории, подкрепляя свое требование параграфом из прежних договоренностей о сферах влияния так, словно в Берлине об этом параграфе не знали. Думать же, по большому счету, надо было уже не о каких-то там параграфах, а о том, что делалось все не случайно. Вряд ли Гитлер повел бы себя столь вызывающе, если бы на самом деле хотел дальнейшего сближения с ним.

А «тройственный пакт»? Чем не звонок? Разве близких друзей не приглашают на раздел пирога? Сталина не пригласили, вот и пришлось ему, словно бедному родственнику, самому проситься к чужому столу... Так вести себя, как сейчас повел по отношению к нему фюрер, мог человек либо совершенно потерявший к нему интерес, либо политик, который ищет повода для хорошей ссоры... Впрочем, так оно и было. После провала в Финляндии Сталин уже не интересовал Гитлера как партнер, и уже в июле он приказал генштабу приступить к разработке планов войны на Востоке.

А Сталин... продолжал верить в своей пакт. Потому и продолжал через Молотова бомбардировать Берлин запросами и требованиями вывести войска. И тогда Гитлер решил дать кремлевскому владыке последний шанс, пригласив Молотова в Берлин. Нет, ни о каком равноправном партнерстве не могло быть уже и речи (да и какое могло быть еще равноправие с такой слабой и отсталой армией?), а вот сделать из Сталина послушного своей воле вассала — другое дело... Хотя вряд ли фюрер питал какие-то надежды на подчинение Сталина своей воли. Потому и заявил, что переговоры переговорами, а приготовление к войне с Россией должно идти своим чередом, «невзирая на результаты дискуссий».

В письме, которое фюрер продиктовал Риббентропу для Сталина, всю вину за случившееся в течение последнего года, включая действия Германии в Финляндии и Румынии, он возложил на англичан, которые «делали все возможное, чтобы столкнуть его со Сталиным». Дав определение трехстороннему пакту как антианглийскому и антиамериканскому, он предложил Сталину присоединиться к «оси».

«Мой дорогой герр Риббентроп! — писал в своем ответном послании Сталин. — Я получил ваше письмо. Искренне благодарен за доверие, а также за поучительный анализ последних событий... В. Молотов считает себя обязанным сделать Вам ответный визит в Берлин. Он просит передать Вам, что принимает приглашение... Что касается обсуждения некоторых проблем с участием японцев и итальянцев, я придерживаюсь мнения (не отвергая этой идеи в принципе), что этот вопрос следовало бы предоставить на предварительное рассмотрение».