Олеся Герасименко - Неединая Россия

«Профсоюз граждан России» статьей был шокирован. В Коцюбинском, говорят они, все один к одному: он долгое время был членом партии «Яблоко», активно возмущается запретом пропаганды гомосексуализма, принятым питерским парламентом, он «белоленточник» — выступал «за честные выборы» и был возмущен победой Путина. Критики Коцюбинского написали заявления в Генпрокуратуру, в следственный комитет и в ФСБ: «Питерскому сепаратисту место в той же самой камере, где будут сидеть желающие отделить от России Сибирь или Кавказ». Отправивший заявления в прокуратуру и на сибирских сепаратистов лидер «Профсоюза граждан России» Стариков сравнил разговоры о самостоятельности в стенах элитарных вузов с пропагандой педофилии и посоветовал преподавателю искать дорогих адвокатов.

Впрочем, Коцюбинского пока не уволили и на допрос не вызвали. Я встретилась с ним в Петербурге, когда он ехал кормить домашних животных: мадагаскарских тараканов, жуков, улитку, двух хищных рыб и дальнего родственника шиншиллы, название которого я забыла. «По-моему, они решили выслужиться на фоне общей борьбы с оппозицией — ну, имитации борьбы с имитацией оппозиции, — говорит о пикетчиках Коцюбинский. — Но тема эта скользкая. Зря они туда полезли. В доме повешенного о веревке не говорят. О чем угодно, только не о веревке.

Россия развалится через какое-то время, как только с Путиным что-то случится».

Коцюбинский, создавший в 90-е годы партию «Свободный Петербург», считает, что экономически обосновывать желание отделиться бессмысленно, особенно в Петербурге, где есть «только амбиции и человеческий капитал»: «Основным блюдом является, конечно же, региональная гордыня. Желание быть первым сортом. И недовольство поведением столичного начальства, которое ущемляет чувство собственного достоинства жителей. В основе регионализма — не беззубого в стиле «пусть расцветает сто цветов», а такого, настоящего, «а если что, то отделимся’ — лежит ущемленное чувство собственного достоинства». Он вспоминает Косово, Черногорию, алчущих независимости от англичан шотландцев, валлонов и фламандцев, которым «осталось поделить Брюссель», канадский Квебек, где «ждут, чем закончится шотландская история, и говорят о своих референдумах».

«Во всем мире тренд — регионализация. Чтобы все больше и больше появлялось флагов на карте мира. А в России модная тема среди осторожных регионалистов такая: если вы регионам дадите больше полномочий, то они успокоятся, и федерация будет процветать. Но постимперское пространство эволюционирует в условиях свободы только в направлении дезинтеграции. Его можно заморозить, но тогда останавливается развитие, что мы и наблюдаем сейчас. Путин действительно остановил развал страны, что б ни говорила демагогическая оппозиция. Он потопил в крови вторую чеченскую независимость, припугнул регионы, начал назначать губернаторов. Но плата за эту стабильность — отсутствие развития и мысль о том, что из страны надо сваливать в качестве общего дискурса. Как только путинская парадигма исчезнет, Россия снова начнет расползаться. Как только в России случится оттепель, Кавказ снова заявит о независимости, а в ходе обсуждения выяснится, что вообще никто больше не хочет подчиняться Москве и продолжать платить ей дань».

Сторонники преобразования Петербурга и Ленобласти в автономную республику с возможностью дальнейшего самоопределения называют себя ингерманландцами. Это «практикующие краеведы», ратующие за свободную Ингерман-ландию — она же Ингрия, она же Ижерская земля, она же Ижора. Так называлась шведская провинция, центром которой был предшественник Петербурга — город Ниен (его герб Коцюбинский предлагает поместить на флаг будущей республики). В середине 1919 года северная часть Ингерман-ландии провозгласила государственный суверенитет — республику Северная Ингрия со столицей в деревне Кирьясало. Государственность Северной Ингрии существовала с июля 1919 по декабрь 1920 года. Для советской власти эти события стали поводом воспринимать ингерманландцев как неблагонадежный элемент.

Сейчас желто-синие флаги ингерманланд- цев вместе с плакатами «Хватит кормить Москву» и «Пулковское время точнее московского» можно увидеть на всех оппозиционных митингах и шествиях. А в апреле этого года полотнище даже вывесили на матче «Зенит» — «Локомотив»: часть болельщиков питерского клуба разделяют идеи «Свободной Ингрии». Но в основном идеологи местного сепаратизма — не бизнесмены, как на Дальнем Востоке, не отставные политики, как на Урале, не молодежь, как в Сибири, а классическая петербургская интеллигенция свободных 90-х. Ингерманландцы — это ученые, журналисты, художники, скульпторы.

Каждый, у кого я беру интервью, дарит мне свою книжку — об особом пути Петербурга, о его роли в балтийском регионе, о московских петербуржцах. Каждый считает, что Петербург — это не какая-нибудь евразийская Московия, что это одна из главных европейских столиц и что только ее не хватает в «кольце» Совета стран Балтии. Каждый вспоминает всероссийский референдум 25 апреля 1993 года, известный по лозунгу сторонников Ельцина «Да-Да-Нет-Да». Тогда за повышение статуса Санкт-Петербурга до уровня республики в составе России высказалось 74,6% жителей города. Еще вспоминают, как в заксобрании в начале 2000-х годов обсуждался проект конституции Невского края с двухпалатным парламентом. Сейчас здесь только грезят о Петербурге, переставшем быть «дальней факторией российского начальства». Цитируют Вергилия, что, дескать, империя милость покорным являет и смиряет войною надменных. Сравнивают Москву с Левиафаном из Ветхого завета, «чудовищем, с которым надо бороться и побеждать». Конечно, тут же оговариваются, что «никакой метафизики места нет»: «Если столицу РФ перенести сейчас в Вышний Волочек, значит, все будем ненавидеть Вышний Волочек». О земляках в правительстве, президенте и премьере говорят смущенно, «в семье не без урода», и шутят: «Пока он у нас был, он про права человека рассуждал, про демократию говорил, а приехал в Москву — и черт знает что из человека полезло».

«Если б Путин с Медведевым не были петербургскими, степень негодования была бы на порядок сильнее. Очень сильно подкосило развитие петербургской идеи самостоятельности, что в 1999 году премьером стал Путин, — считает Коцюбинский. — Я тогда прямо почувствовал — все пропало. Кстати, до Путина к петербуржцам по всей стране относились с симпатией, сейчас... А я еще в 2003-м писал в статье „Петербургское покаяние“, что когда-нибудь нам придется каяться за Путина. Меня тогда никто даже не понимал».

Практические претензии к федеральному центру у петербургских сепаратистов тоже интеллигентские: удушение интеллектуальной жизни города, уничтожение его архитектурного наследства и неразвитость туристической отрасли.