Олесь Бузина - Утешение историей

Но тогда мне было не до смеха. Неопытной молодости все происходящее казалось неподъемной тяжестью. На меня накатывала самая черная меланхолия, какую только можно вообразить. И вот накануне одного из важнейших заседаний (на нем должны были вынести судебное решение), я зашел в гости к девушке, которой весьма симпатизировал. Девушка была прелестна, умна (хотя я, дурак, об этом совершенно не догадывался!) и тоже испытывала ко мне кое-какие человеческие чувства. Между нами произошло то, что обычно случается в такой ситуации между молодыми людьми. А потом вдруг она спросила: «Как ты будешь завтра воевать?» Я тут же выпалил: «До смерти!» И получил ответ, полностью поменявший мою жизнь: «Нужно не до смерти! Нужно до победы!»

Все, чему меня учили в школе, все те принципы самоубийственного героизма, на которых нас воспитывали, за секунду потеряли смысл. Гастелло, направляющий самолет на колонну врага, чтобы погибнуть, Матросов, закрывающий собой амбразуру, отчаянные вопли: «Погибаю, но не сдаюсь!» бесчисленных книжных матросов (думаю, в реальности они кричали что-то совершенно другое, матерное) потускнели в воображении и отошли на другой план. Отныне я любил не смерть, а жизнь. Не холодную, никому не нужную знаменитость покойника, а теплую прижизненную популярность. Что толку, если тебя «оценят» после смерти? Другие наживутся на строительстве памятников тебе и издании твоих книг и дисков. «Дым славы ничего не стоит, если он не исходит от горшка с кашей», — стал повторять я придуманную собой формулу.

Вы скажете, что это цинично. На это я отвечу, что вас просто зомбировали. Уже в детстве. И не только вас. Большая часть человечества зомбирована хитрыми людьми, куда более циничными, чем я. Они умирать не желают ни при каких условиях. Но от вас требуют самопожертвования и смерти, чтобы их жизнь стала еще прекраснее и удивительнее.

Генерал Ноги дважды взял Порт-Артур. Но все равно зарезался из-за верности императору и потерянного знамени.

НАЦИЯ И СМЕРТЬ.Тут я сразу же задумался над особенностями национальной психологии. У каких народов больше героев-самоубийц, а какие, наоборот, отдают предпочтение победителям-жизнелюбам? Оказалось, что японцы, немцы, русские и украинцы обожают персонажей, добровольно наложивших на себя руки. Им свойственен культ смерти. А, к примеру, англичане, американцы, татары и евреи предпочитают живых победителей. Иногда смешных, но непременно живых и удачливых. У них героями становятся не жертвы несчастных случаев, а умные персонажи, буквально забронированные своим жизнелюбием — например, маленький хитрый Давид, убивший своей пращей гиганта Голиафа, или летчик Ахмет Хан Султан — один из лучших советских асов.

А в средневековой Японии добровольное вспарывание живота было возведено в культ. Часто самураи делали сеппуку (то, что мы обычно называем харакири) даже в случае смерти своего господина. Страна была бедная. Ресурсов мало. Шансов вписаться в другую «банду» немного. Вспорол себе брюхо на могиле своего безвременно усопшего князюшки и одним махом решил все проблемы. Ни искать новую работу, ни требовать пенсию и социальные гарантии не надо.

Этот смертолюбивый японский обычай оказался невероятно живуч. Количество добровольных самоубийц в истории Страны восходящего солнца просто зашкаливает. Там их, извините за грубость, как собак зарезавшихся! Да и совсем недавно было в избытке. Генерал Ноги, дважды бравший Порт-Артур (сначала — у китайцев, а потом — у русских), покончил самоубийством в не таком уж далеком 1912 году сразу же после кончины своего любимого императора Муцухито. Всю жизнь Ноги преследовал стыд за то, что в молодости во время подавления самурайского восстания он потерял знамя своего 14-го полка. Никакие последующие победы не излечили его от стыда. Точку в своей жизни генерал все равно поставил направленным в собственный живот мечем. Посмотрите на его фотографию. Этому дедушке-ветерану в красивой форме при погонах всего шестьдесят два года. Еще жить бы и жить. А он ножиком чик себе, и в историю к братьям-самураям!

Писатель Юкио Мисима. Всю жизнь хотел быть настоящим самураем. Совершил харакири в 1970 году.

Знаменитый писатель Юкио Мисима совершил сеппуку уже при моей жизни — в 1970 году. Расстроился, что нация не поддержала его мятеж против тогдашнего порядка — весьма обывательского, на его взгляд, — и отправился туда, куда Солнце заходит. Мисиму можно считать последней японской жертвой Второй мировой войны. Хотя она закончилась за двадцать пять лет до его добровольной смерти. Кумиром писателя в юности был литературный критик и лейтенант японской армии Дзэммэй Хасуда, застрелившийся в 1945 году. Тогда, после поражения в войне, японскую армию буквально захлестнуло цунами самоубийств. Генералы и офицеры резали себе животы сотнями!

САМОУБИЙСТВО ПО-НЕМЕЦКИ.Такой же финал устроили и влюбленные в смерть германские нацисты. Гитлер, Гиммлер, Геринг, Геббельс, фельдмаршал Модель… Имена этих самоубийц слишком хорошо известны читателям, чтобы останавливаться на них подробнее. Они уходили из жизни в одиночку. Вместе с любовницами и собаками. И даже вместе с детьми, как Геббельс и его жена. Геринг отравился, когда уже был приговорен к повешению. Казалось бы, куда спешить? Однако он предпочел свести счеты с жизнью лично. Откуда у них такая тяга к смерти?

В основе нацизма лежат древние языческие культы германцев, умноженные на зависть к «богоизбранному» народу. Германское язычество пронизано тягой к смерти. Главное место в нем занимает Рагнарек — финальная Битва Богов, в которой все гибнут. Весь германский Олимп (он у них называется Асгард) складывает в ней свои головы. Все боги поголовно — и одноглазый Один, и Тор со своим молотом, и хитрый Локи. Вместе со всем Мирозданием, которое сжигает огонь. Древний миф сыграл злую шутку с немцами. Две проигранные мировые войны тому доказательство. Влюбишься в смерть — страсть, наверняка, окажется взаимной. Упаси вас Бог от такой «любви»!

Еще большее открытие ждало меня, когда я кинул взор на русскую литературу. Тут, что ни имя, то явный или скрытый самоубийца! Повесился Есенин. Пустил себе пулю в висок Маяковский. Затянула петлю на шее Марина Цветаева. Принял смертельную дозу снотворного талантливейший литературовед Юрий Карабчиевский, практически повторив судьбу Маяковского, разоблачительную книгу о котором написал, — только выбрал яд вместо пули. Выбросилась из окна всего в двадцать восемь лет поэтесса Ника Турбина. Это были самоубийцы явные.