Корней Чуковский - Дни моей жизни

29/X . Аптекарша сказала обо мне одному из пациентов поликлиники, Когану Иосифу Афанасьевичу. Коган узнал от нее, что я в гостинице живу без керосина. И — сегодня рано утром является пожилой худощавый человек с перевязанным глазом и приносит мне в подарок — жестянку керосина!! Эта доброта так взволновала меня — после той злобы, которую я видел в пути, — что я посвятил ему следующий экспромт:

30/X . Ташкентская доброта неиссякаема. Пришел ко мне в номер бывший Нарком просвещения тов. Юлдашев и предложил комнату — чудесную меблированную комнату в центре города, в отличном районе. Уезжает его товарищ, хохол — куда-то в район, — и комната с телефоном, с патефоном — с письменным столом предоставляется нам за 58 руб. в месяц!! Чудо, редкость! Мне не пришлось кланяться Коваленке, не пришлось отнимать кров у братьев-писателей, я избавлен от всяких дрязг, живу с женой уединенно — в стороне!

В начале ноября приехала Лида. Мы с М.Б. встретили ее на вокзале. Она ехала с Маршаком, Ильиным, Анной Ахматовой, академиком Штерн, Журбиной. Привезла Женю и Люшу. Маршак и Ильин остались в Алма-Ата.

Прочитал курс лекций о детских поэтах в Педагогическом институте. Стал печататься в «Правде Востока». И провел множество выступлений на подмостках театров и в школе.

14. I.42 . Утром в Наркомпросе у Владимировой. У нас целая очередь: берут на воспитание эвакодетей. Людмила Степановна Зайцева из Главкинопроката (зарабатывает с мужем 1180 рублей):

— Мне национальность безразлична! Муж сказал мне: только не бери кривоногую.

Усатый старик: жена-доцент, дочь 17-ти лет. «Хочу мальчонку лет 4–5».

И т. д. Владимирова еле успевает записывать.

16/I . Вчера приходил ко мне Н.Е.Вирта прощаться. Оставил у меня в прихожей калоши, и их в ту же секунду украли. Он выбежал догнать вора, а я чувствовал себя так, будто я украл его калоши.

Читаю письма Чехова, — страстно хочется написать о нем.

17/I . Вечером концерт в пользу эвакодетей. В артистической Ал. Толстой сказал мне:

— За что ненавидит вас Фадеев? Как он раздувал вашу историю с Репиным! {1}

Я опять на рубеже нищеты. Эти полтора месяца мы держались лишь тем, что я, выступая на всевозможных эстрадах, получал то 100, то 200, то 300 рублей. Сейчас это кончилось. А других источников денег не видно. Лида за все свое пребывание здесь не получила ни гроша.

21/I . Вчера в Ташкент на Первомайскую ул. переехал Ал. Н.Толстой. Я встречался с ним в Ташкенте довольно часто. Самое поразительное в нем то, что он совсем не знает жизни. Он — работяга: пишет с утра до вечера, отдаваясь всецело бумагам. И ишь в шесть часов освобождается он от бумаг. Так было всю жизнь. Откуда же черпает он все свои образы? Из себя. Из своей нутряной, подлинно русской сущности. У него изумительный глаз, великолепный русский язык, большая выдумка, — а видел он непосредственно очень мало. Например, в своих книгах он отлично описал 8 или 9 сражений, а ни одного никогда не видал. Он часто описывает бедных, малоимущих людей, а общается лишь с очень богатыми. Огромна его художественная интуиция. Она-то и вывозит его.

3 марта . Ночь. Совершенно не сплю. Пишу новую сказку {2} . Начал ее 1-го февраля. Сперва совсем не писалось… Но в ночь на 1-ое и 2-ое марта — писал прямо набело десятки строк — как сомнамбула. Я писал стихами скорей, чем обычно пишу прозой; перо еле поспевало за мыслями. А теперь застопорилось. Написано до слов:

А что дальше писать, не знаю.

Лида увлечена записями рассказов эвакодетей.

31/III . Доканчиваю 3-ю часть своей сказки. Работаю над Чеховым, составляю сборник сатир, хлопочу о квартире. Денег уже нет.

1/IV . День рождения. Ровно LX лет. Ташкент. Цветет урюк. Прохладно. Раннее утро. Чирикают птицы. Будет жаркий день.

Подарки у меня ко дню рождения такие. Боба пропал без вести. Последнее письмо от него — от 4 октября прошлого года из-под Вязьмы. Коля — в Ленинграде. С поврежденной ногой, на самом опасном фронте. Коля — стал бездомным: его квартиру разбомбили. У меня, очевидно, сгорела в Переделкине вся моя дача — со всей библиотекой, которую я собирал всю жизнь. И с такими картами на руках я должен писать веселую победную сказку.

Живу в комнате, где, кроме двух геокарт, нет ничего. Сломанный умывальник, расшатанная кровать, на подоконнике книги — рвань случайная — вот и всё, — и тоска по детям. Окна во двор — во дворе около сотни ребят, с утра до ночи кричащих по-южному.

29/Х.42 . Был в Москве. Вернулся. Третьего дня Толстой сказал мне, что Фадеева зовут «Первый из Убеге».

1/XI . Богословский вчера мимоходом: «Если человек получает пощечину — это оскорбление действием. Если он смотрит пьесу „Фронт“ — это оскорбление тремя действиями».

26/I. Вчера ночью — двинулись в путь, в Москву, вместе с М.Б. и Женичкой. Прощай, милый Ташкент. Моя комната с нелепыми зелеными занавесками, с шатучим шкафом; со сломанной печкой, с перержавелым кривобоким умывальником, с двумя картами, заслоняющими дыры в стене, с детским рисуночком между окнами, выбитым стеклом в левом окне, с диковинной форточкой, — немыслимый кабинет летом, когда под окном галдели с утра до ночи десятка три одесситов.

2 февраля . Мы — в Москве! Женя декламирует: «Здравствуй, милая, родимая, здравствуй, милая, любимая Москва!» С вокзала доставиться нет никакой возможности. Но начальник поезда отрекомендовал мне некоего Кузнецова, который за бутылку водки добыл мне грузовичок — и вторую бутылку дал я шоферу, и вещи мои были доставлены.

Толстой вчера был в ударе: прелестно рассказал, как возят Гитлера в клетке по всем городам СССР. Сначала собираются огромные толпы в Москве, в Ленинграде, потом надоедает глазеть на него, его возят по уездным, потом — по глухим деревням — и в конце концов никакого интереса к нему. Он страшно оскорблен, рычит, становится на дыбы: «Я — Гитлер». Но никакого интереса.

5 марта . Я читаю Carlyle’s «History of Frederick the Great» [83]. Поучительно! Вот где корни пруссизма, джингоизма, фашизма — и германского машинного тупоумия.

10 марта . Вчера звонок: «С вами будут говорить из Детгиза». Голос Голенкиной. «К.И., я вам должна сообщить, что мы получили указание не издавать вашей сказки». Я ничего не ответил и повесил трубку. Итак, победила Наумова, и советские дети остались без сказки.

29 марта . 26-го выступал в Союзе Писателей на совещании. Очень плохо. Сам себе казался старым и провинциальным. Изумительно говорил Эренбург. Вчера в Зале Чайковского читал воспоминания о Горьком (день его 75-летия). Вместе со мною выступали Фадеев, Федин, Сурков и Всев. Иванов. Фадеев (председатель) собрал все затасканные газетные штампы, смешал их в одну похлебку, и — речь его звучала как пародия. Она и есть пародия, т. к. единственное его стремление было — угодить не читателю, не слушателю, не себе, а начальству. Это жаль, потому что есть же у него душа! Федин мне рассказывал, что, когда из ЦК позвонили Фадееву, чтобы он написал похвалу Ванде Василевской, он яростно выругался в разговоре с Фединым и сказал: «Не буду, не буду, не буду писать», а потом на другой день написал и позвонил Федину: Знаешь, «„Радуга“ не так и плоха». Написать-то он написал, а заказчики не взяли. Все же что-то в нем есть поэтическое и сильное.