Дмитрий Дарин - Русский лабиринт (сборник)

Хирург и студент задумались.

– Вот мобильные телефоны у нас российские? – продолжал экономист. – Нет, конечно. Компьютеры? Сами знаете. Наши компьютеры, наши автомобили, как и наш футбол, построены на одном принципе – конкурентоспособность за счет дешевой себестоимости в ущерб качеству. Это все годится для внутреннего употребления, так сказать, то есть на внутренний рынок. Экспортировать это все можно, если наказывать страны, которые это все купят. Вон даже тренер сборной – иностранец, потому что мыслит по другой технологии – не учить играть в футбол, что уже поздновато на уровне сборной, а учить учиться, причем по ходу игры. Я в этом не специалист, но, думаю, и здесь все решит технология подготовки, а не индивидуальное мастерство.

– И то сказать, у нас в медцентре – ведомственном – самое современное оборудование, от томографов до УЗИ, и ничего нашего производства, – покачал головой хирург. – А вот мозги и руки… – хирург вытянул свои изящные пальцы пианиста, – отечественные. Человека до винтика собираем и разбираем, а компьютеры собрать не умеем. А один винтик не доглядишь – и душа на небеса.

– Да… – неопределенно вздохнул экономист.

– А у вас были люди знаменитые какие-нибудь? Ну, на операционном столе? – поинтересовался студент.

– Да нет, чиновники всякие, бизнесмены. Один депутат был – из патриотов, кажется. Но так, чтоб совсем уж знаменитые, нет.

– То есть никто из знаменитых на операции не умирал? – уточнил студент.

– Да Бог с вами, вообще никто не умирал… пока, во всяком случае, – замахал руками хирург, – а с чего такой вопрос, собственно?

– Да я историк…будущий. У меня хобби такое есть… с недавнего времени – собираю предсмертные высказывания великих людей. Ну и известных тоже, – ничуть не обинуясь, объяснил студент.

– Ну-ну, – заинтересовался экономист, – например?

– Странноватое хобби, – сказал себе под нос хирург, но тоже внимательно посмотрел на молодого собеседника.

– К примеру, когда умирал Наполеон, его последние слова были «Франция… армия… авангард», правда, он произнес их в бреду. Когда умирал император Август, он был в полном сознании и произнес следующее: «Коль хорошо сыграли мы (имелось в виду – комедию жизни), похлопайте и проводите добрым нас напутствием». Другой император, Нерон, который, как всем известно, любил петь под кифару, перед тем, как заколоться, сказал своим рабам: «Какой актер умирает…» Сократ же, когда принял чашу растертой цикуты по приговору афинского суда, лег на топчан, закутался в тунику, потом сказал: «Критон, мы должны Асклепию петуха».

– А при чем тут петух? – поинтересовался экономист.

– Асклепий – имеется в виду Эскулап? – со знанием дела спросил доктор.

– Именно. Имелось в виду – умирая несправедливо, мы излечиваем душу. Поэтому петуха и нужно было зарезать в знак душевного выздоровления. А Александр Македонский сказал на смертном одре, что он умирает от помощи слишком многих людей. Ну и так далее.

Экономист хмыкнул, хирург покачал головой.

– А еще интересно, как вообще люди умирают. – Чувствуя заинтересованность аудитории, студент воодушевился. – Я читаю или слышу в новостях, так что иногда жутковато становится, какому какой конец предназначен. Одного кстати в Волгограде, убило во время салюта неразорвавшейся салютинкой, представляете, попала прямо в темечко, другой умер от электричества, что пошло от троллейбусных усов. Помню сообщение, как человек гусарил в ресторане, выпил без рук, зажав фужер зубами, хрусталь треснул, ну и осколок не в то горло попал – умер на руках у официанта.

– Оптимистичная у нас тема, – заметил доктор, который ученый.

– К слову сказать, бывает с точностью до наоборот, – подхватил врач, – помню, у нас случай был. Я еще хирургом работал в районной больнице. Один майор решил свести счеты с жизнью, ну, жена бросила, со службы уволили и все такое. Он встал на перила балкона пятого этажа, накинул на шею петлю, привязав веревку к тем же перилам, достал табельный «Макаров» и пустил себе пулю в висок. Так вот, пуля прошла вскользь, наверное, рука дрогнула, он свалился с балкона, веревка порвалась, а он упал на ветки дерева, растущего под его окном. Его к нам привезли с переломом всего двух ребер, ну и ожогом эпителия височной доли. Видно, не судьба ему была помереть.

– Вы вот о смерти сейчас, – неожиданно раздался хрипловатый голос сверху, – я вам тоже кое-что расскажу.

Все подняли головы, а студент даже вздрогнул. Пенсионер, о существовании которого все уже, кажется, забыли, кряхтя, слез со своей полки. Студент пододвинулся к окну, пенсионер положил руки на столик. Руки были старческие, с проступающими узлами вен и пигментными пятнами на сморщенной коже. Доктор потянулся было к бутылке, но пенсионер покачал головой. Не налив никому, хирург поставил бутылку на место.

– После войны я был мальчишкой, десятилетним пацаном. Все на фронт мечтали попасть, хоть немного фрицам кровь попускать, да наше поколение не успело уже. Поэтому в войну играли с утра до вечера. Школу прогуливали частенько. Но не в этом суть.

Пенсионер тронул себя за тощее горло, ощупывая острый кадык, хищно выпиравший из-под дряхлой желтой кожи.

– Все пацаны были одинаковые, только я отличался, причем с их точки зрения – в худшую сторону. Дело в том, что я знал немецкий – мой батя был до войны переводчиком с немецкого, потом учителем в школе, где и я потом учился. Ну, конечно, меня с детства учил, так что я шпрехал для своих десяти лет очень и очень сносно.

Старик опять потрогал горло. Все внимательно слушали.

– И вот один раз, когда опять делились в игре на Красную армию и фашистов – а фашистами, как вы понимаете, никто быть не хотел, назначали самых слабых и малознакомых ребятишек, – один местный заводила, до сих пор помню, как звали – Васей, предложил, чтобы я был Гитлером. Ну, раз немецкий язык, то уж, точно, фашист, а поскольку еще и батя немецкий знал, то уж, точно, Гитлер. А то, что отец «Славу» за разведку имел, это никого не интересовало. Ну, а Вася – конечно, Сталиным себя назначил… Усы себе пробкой жженой нарисовал – во всю морду. Сталин, в общем.

Ну и начали. То мы, фашисты, наступаем, то Красная армия. Камнями из окопов друг в друга кидались, досками, палками, что под руку попадало. Разведка даже была с каждой стороны – все по-взрослому. Ну вот и подбил Васе камнем глаз кто-то из нашего окопа. Тот захныкал вроде поначалу, ну а потом озверел. Поднял своих красноармейцев и в атаку на наш окоп попер. Ну дальше – рукопашная пошла, тоже всамделишная, без штыков разве. Кому охота битым быть – вот и отбивались, стиснув зубы. Я еще потом вспомнил – молча бились, без крика, без воя, так насмерть обычно бьются. Ну разбили нас, понятно. Так всегда и бывало – во фрицы же самых щуплых записывали. Ну разбили и разбили, разошлись бы по домам, как обычно. Но тогда Васю – «Сталина» чего-то уж серьезно заклинило. Разогнали они пацанов, которые за фрицев дрались, а меня связали и решили надо мной Нюрнбергский трибунал учинить.