Иван Аксаков - По поводу одного духовного концерта

При таких условиях, при таком нравственном разрыве с народом, можем ли мы ожидать того творчества жизни, которое так Христианство и современный прогресс нужно нам и которое дается только органическою ее цельностью? Какого толку можно надеяться, например, от самоуправления, если не дать ему внутренней свободы идти в уровень со степенью народного развития, а навязать ему такие европейские формы, применение которых равнялось бы, для мужика – в переносном смысле – переряживанию в тирольский костюм, в узкое трико театральных танцовщиков?..

В прошлом году один провинциальный городишко, где все городское общество состоит из купцов и мещан, возомнил, что ему действительно дано городское самоуправление. Он, конечно, не читал истории Североамериканских Штатов Лабулэ, в которой указаны своеобразные распоряжения самоуправляющихся Штатов в 30-х и 40-х годах об ограждении общественной нравственности (распоряжения, которые потом, с постепенным ходом просвещения, постепенно же видоизменялись). Не читал он и о том, что и в настоящее время в Северной Америке есть штат, так-таки и не допускающий у себя на театре представления «Прекрасной Елены» и нисколько не смущающийся мнениями о нем ни просвещенной Европы, ни просвещенных русских прогрессистов (впрочем, последние храбры только по отношению к России, а перед Европою с Северной Америкой – пас!). Но хоть город Зарайск (кажется, это был он) и не читал об этом, но имел неосторожность, в своем простодушии, понять свое право самоуправления в американском смысле и издал постановление: изгнать из богоспасаемого Зарайска кафешантаны со всеми развращающими молодежь арфистками… Не тут-то было. Поднялся административный и интеллигентный гвалт. Губернатор опротестовал распоряжение во имя… чего, не знаем, вероятно во имя нравственности или либерализма, – пресса во имя, вероятно, либерализма и просвещения. Подите же теперь, заставьте граждан поверить своему праву самоуправления, отнестись к нему серьезно и искренно!.. С нашей же точки зрения, всякое проявление свободной жизни и самобытности, хотя бы в грубой, невежественной, даже несколько деспотической форме, мы предпочитаем отсутствию жизни – мертвечине благоустроенных извне, но неприложимых порядков. Не бойтесь природной грубой правды невежества, бойтесь пуще всего лживой цивилизации и рабского к ней отношения; не бойтесь безобразия жизни, бойтесь благообразной безжизненности.

Мы зазнались… Мы, то есть небольшая кучка, так называемая интеллигенция, космополитическая по характеру и даже по составу, если вспомнить, что уже теперь чуть ли не треть русских студентов – евреи. Зазнались пред тем громадным большинством, которое зовется русским народом, как зазнались листы пред корнями в известной басне Крылова… да: теория зазналась пред жизнью, сочинительство пред творчеством, абстракция пред практикою, публика пред мужиком, чиновники и либералы пред землею, нашею русскою землею, и ее свободою, интеллигенция пред народом и его умом!

Делилась во время оно Россия на две половины, на мужика и на барина, на бритых и небритых, битых и бьющих. Делится по-видимому надвое она и теперь. На одной стороне: теория, абстракция, сочинительство, публика, «либералы», интеллигенция (та, которая сама себя величает такою кличкой): все это и все они вместе состоят в «господах», в «привилегированных», власть имеющих. На другой стороне: народ и та часть общества, которая с ним едино сердцем и духом. Есть нечто существенное, разделяющее обе половины в самой основе, ведущее и к дальнейшему разделению. Не одному Богу они молятся, не одному нравственному идеалу служат… Много горечи накопляется в сердце народа от постоянного пренебрежения к его духовной личности, его заветной святыне, его исторической народной правде со стороны просвещенных командующих классов. «Но он молчит, народ великий», молчит и думает свою думу…

Это не угроза, а предостережение.