Г Тамарченко - Что делать и русский роман шестидесятых годов

Д. С. Лихачев недавно заметил, что в новой литературе "каждое произведение - это новый жанр. Жанр обусловливается материалом произведения, - форма вырастает из содержания. Жанровая система как нечто жесткое, внешне накладываемое на произведение постепенно перестает существовать". {Д. Лихачев. Будущее литературы как предмет изучения. - Новый мир, 1969, Э 9, Стр. 181-182.} Весь опыт развития русского романа в XIX в., и особенно романа 60-х годов, подтверждает это наблюдение. Прав исследователь поэтики русского реализма, когда говорит о главной черте, отличающей русский роман 60-70-х годов от романа предыдущих десятилетий: "Роман как никогда становится для читателя в это время явлением не только искусства, но и философии, морали, отражением всей совокупности духовных интересов общества. Философия, история, политика, текущие интересы дня свободно входят в роман, не растворяясь без остатка в его фабуле". {Г. М. Фридлендер. Поэтика русского реализма. Л., 1971, стр. 177.}

В "Что делать?" поэзия мысли приобретает значение конструирующего фактора - новую (по сравнению с предшественниками) художественную функцию и создает новый _жанр_, который точнее всего определяют слова А. В. Луначарского: "интеллектуальный роман". "Эпоха реформ" поставила перед романистом-просветителем такие задачи, которые уже не укладывались в традиционные рамки чисто сюжетной композиции. Новые жанры всегда рождаются на пересечении новых литературных направлений и литературной традиции. 60-е годы в русской литературе были эпохой особенно резкого размежевания направлений в общественно-политической и в литературной борьбе. И потому именно - эпохой зарождения новых жанров в литературе, и особенно в развитии русского романа. Чернышевский пока еще недооценен как романист, открывший своим "Что делать?" целый период особенно интенсивного жанротворчества.

5

Первый роман Чернышевского принадлежит к числу тех произведений русской литературы, которые оказали особенно глубокое и длительное влияние на умы современников. Это вынуждена была констатировать даже реакционная критика. Катков писал в 1879 г. в статье, специально посвященной роману Чернышевского: "Автор "Что делать?" в своем роде пророк. Многое, что представлялось ему как греза, совершилось воочию: новые люди разошлись или сами собою, или разосланы на казенный счет по градам и весям, тщатся на практике осуществить уроки учителя, далеко превзойдя его надежды Этот тип разросся страшно, и Маниловы нигилизма составляют теперь главную часть нашей интеллигенции. Куда ни посмотришь, везде Лопуховы, Кирсановы и Веры Павловны". {Московские ведомости, 1879, Э 153, стр. 2.}

Влияние, которое оказал роман Чернышевского на общественную жизнь, было настолько сильным, что вызванная его появлением острая полемика захватила не только публицистику и литературную критику, но велась также и в беллетристических формах.

Однако толчок, который дал "Что делать?" формированию новых жанров русского романа, сильнее всего сказался не в творчестве последователей и подражателей Чернышевского (В. Слепцов, Марко Вовчок, Н. Бажин и др.). Писатели-демократы наследовали лишь тематику и некоторые идеи Чернышевского; развивать жанр интеллектуального романа они даже и не пытались. В смысле жанрообразования влияние романа "Что делать?" сказалось гораздо заметнее в произведениях, полемичных по отношению к нему.

На протяжении десятилетия после выхода "Что делать?" появлялось громадное количество произведений, проникнутых полемикой с Чернышевским. Его "новые люди" и новые идеи надолго стали главной темой повествовательной прозы, сосредоточив на себе интерес литературной и читательской общественности. Как писал Салтыков-Щедрин, это новое явление русской жизни встало в центр внимания писателей, независимо от того, как к этому явлению относился тот или иной автор, тот или иной лагерь литературной борьбы: "Для одних это явление представляет лишь пищу для безобразных и злобных глумлений, для других оно составляет предмет самых серьезных надежд; во всяком случае, оно слишком типично само по себе, чтобы можно было сделать малейший шаг в деле изучения общества, не коснувшись его. Люди, наиболее чуждающиеся современного направления русской мысли, очень хорошо понимают, что тут уже есть живой и своеобразный тип, на который они охотно клевещут и взводят небылицы, но которого обойти не могут". {Н. Щедрин. Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 59.}

Возник едва ли не особый жанр "антинигилистического романа" с четко выраженными тематическими и структурными признаками. Стоит отметить главные из них. Это в первую очередь изображение "эпохи реформ" как "смутного времени", как эпохи распада всех традиционных человеческих связей, этических норм и представлений. Особенно привлекала романистов этой категории тема трудовой эмансипации женщины, занимавшая одно из центральных мест как в "Что делать?", так и у последующих авторов демократического лагеря. Революционно настроенного разночинца наперебой изображали совсем не интеллигентным, но грубым, невежественным и наглым "нигилистом", а женщин интеллигентного труда - либо жертвами этих нахалов, обманутыми их архиреволюционной фразеологией, либо такими же грубыми "нигилистками".

Салтыков-Щедрин называл подобные произведения "литературой полицейско-нигилистической", а их идейную направленность (на примере "Марева" Клюшникова) характеризовал так: "Мысль этого романа заключается в следующем: мыслить не надобно, ибо мышление производит беспорядок и смуту "Мышление вредно" - согласитесь, что в этом афоризме заключено целое миросозерцание".

С этими идейно-тематическими особенностями неразрывно связаны некоторые существенные признаки жанра: использование памфлета и карикатуры на реальных участников движения - едва ли не самая характеристическая особенность поэтики "антинигилистического романа". Она ведет за собой и другую, не менее характерную особенность: претензию на своего рода "документализм" - на воспроизведение реальных общественных событий времени (таких как петербургские пожары весной 1862 г., студенческие и крестьянские "беспорядки", польское восстание и т. д.).

В обстановке ожесточенной политической борьбы первого пореформенного десятилетия демократическая критика почти не видела (да, очевидно, и не могла видеть) различий между авторами "антинигилистических романов" бульварно-авантюрного или бульварно-порнографического типа (таких как "Марево" Клюшникова, "Современная идиллия" и "Поветрие" Авенариуса, "Панургово стадо" Вс. Крестовского) и писателями критического реализма, тоже выступавшими против революционного демократизма "новых людей", но с иных литературно-общественных позиций и на ином художественном уровне.