Александр Тарасов - Очень современная повесть

Все правильно. Поведение Аниты - вполне естественное: и правда, совсем обнаглели туземцы, пользуясь численным перевесом и отсутствием голландской колониальной администрации и войск. На Яве в XIX веке вы бы небось чашку-то у голландки не схватили и свой поганый чай туда бы налить не осмелились. Как говорил один литературный герой, "за такие вещи у нас в Миксо-Лидии..."

Мария Арбатова жалуется: "...

деловитость, с которой наши милые спутники оговаривали каждую свою валютную копеечку, деловитость, с которой они, взяв рулон туалетной бумаги, брели через весь вагон в туалет, рассуждая о евразийстве; нудность, с которой они выясняли, во сколько, куда и зачем прибывают; неестественное отсутствие игры и игривости во всем путешествии, которое в принципе было игрой; отсутствие иронического расстояния между говоримым и ощущаемым, являющего для нас театральную сложность и прелесть бытийного подтекста, сводили с ума". Какие, однако, драматурги нервные пошли! Как на западные денежки по всей стране кататься - так они тут как тут, а как под клиентом не суетиться - так им, видите ли, тяжело и неинтересно...

В Монголии, впрочем, Арбатовой и другим драматургам дали понять, кто они и где их место. "Мы распаковываемся на ночлег и с интересом обнаруживаем, что только у нас, русских, нет ни спальных мешков, ни теплых вещей. А климат, извините, резко континентальный, днем плюс тридцать, ночью - пар изо рта.

- Это непонятно, - говорит голубоглазый режиссер Елле, - перед караваном каждому дали подробную инструкцию, - и он достает огромный, шикарно изданный талмуд, в котором с немецкой обстоятельностью и с картинками изложены особенности всего путешествия и список необходимых вещей. Ну, спасибо, Урсик! Ну, позаботился! Неужели нельзя было в Москве сказать ровно одну фразу:

спать будете на голой земле!"

"... Лена ложится в углу палатки и говорит:

- Я не знаю, что со мной, но, кажется, я умираю. Со мной никогда такого не было, наверное, какая-нибудь тропическая лихорадка!

У нее сильный жар."

"- Ричард, быстро возьми фонарь у Елле и дай мне, - говорю я.

- Зачем?

- У Лены проблемы. Она больна.

- Но это ее проблемы.

- Встать и быстро достань мне фонарь.

- Нет. Ты не дослушала меня. Я устал. Я хочу спать. Я сплю.

Наощупь я ползу в сторону Лены, стараясь никого не задеть. Я не могу объяснить спящему Елле в полной темноте, что мне нужно. Я не знаю слова "фонарь" по-английски. Я выбираюсь наружу из палатки и при свете звезд вижу, что недалеко от палатки лежит Лена, уткнувшись лицом в землю. Я трясу ее, но она без сознания. Ищу пульс и от страха не могу найти, так же как не могу вспомнить, как делается искусственное дыхание. Я поднимаю лицо и будто сверху вижу черную крону равнодушных гор, заросшую цветами долину, игрушечную палатку посередине и двух крохотных беспомощных молодых женщин, валяющихся в мокрой траве в домашних халатах! Я думаю, что в общем так не бывает, что это кошмарный сон или дурное кино, снятое нарочито страшно. Я трясу ее за плечи, и она стонет, и тогда у меня проходит приступ немоты и я ору: "Миша! Миша!" И вопль разлетается и множится в акустике ущелья, и Миша выпрыгивает из палатки, потом приносит одеяло, и мы перекладываем ее на одеяло, и она еще долго не может встать, потому это сильный солнечный удар на фоне упавшего гемоглобина и нервного истощения. И она говорит:

- Ребята, как страшно пахнут земля и трава, когда падаешь в них лицом! Это запах смерти! Как страшно, ребята!

И никто из собирателей ягод не просыпается. Запад снабдил их другой нервной организацией".

Небольшое воспоминание.

Спецпсихбольница. Большая наблюдательная палата, куда помещаются вновь прибывшие - пока не раскидают по камерам-палатам. Контингент: "политпсихи" (основные категории:

политзеки - преимущественно социалисты и марксисты - и так называемые правдоискатели: те, кто либо поссорился с местной номенклатурой, либо пытался разоблачать ее злоупотребления), уголовники (либо натуральные маньяки, либо "косящие" под них) и какие-то совсем загадочные, забитые, заколотые нейролептиками хроники (на местном жаргоне - "чушки").

Вдруг одного из вновь прибывших начинает "заворачивать". "Заворачивание" - это когда под воздействием слоновьих доз нейролептиков у человека развивается генерализованная жесточайшая тоническая судорога: жертву карательной медицины начинает как бы закручивать вокруг собственной оси - голову вывертывает лицом назад, корпус выворачивает в поясничном отделе, руки и ноги - в суставах, глаза вылезают из орбит, язык - изо рта. Может отпустить само, а может кончиться переломом позвоночника в шейном отделе или смертью от удушья.

Какое-то мгновение мы все тупо смотрим на эту картину, затем все, не сговариваясь, бросаемся к двери и начинаем орать: "Тут человеку плохо!", "Тут парня заворачивает!", "Человек умирает!", "Врача!", "Палачи!", "Суки позорные!"

Вообще-то говоря, так вести себя не положено. И слов таких кричать не надо. Вообще-то говоря, за это можно поплатиться. И все это знают. Но ведь парень загнуться может...

Влетают двое санитаров-садистов, жлобы под два метра в армейской форме под белыми халатами. Еще несколько таких же стерегут вход. То, что я их называю "санитары-садисты" - это не преувеличение. Чуть что - бьют ногой в пах или по почкам. Любимое дело.

- ... твою мать! - говорит один, едва взглянув на судорожного. Заворачивает! Давай каталку! - орет он в проход. - Вызывай дежурного!

Но дежурный врач - офицер-гебешник - уже тут.

- Тьфу, б...! - комментирует он. - Не понос, так золотуха! Когда же вы все передохнете?

Кажется, ну вот и оставь этого парня в покое, раз хочешь, чтобы мы все передохли. "Завернется" - и конец ему.

Но парня быстро увозят. На "сук позорных" санитары-садисты - ноль внимания.

- Да успокойтесь вы! - говорят они нам.

- Все будет нормально. Первый раз, что ли?

И действительно, вскоре парня привозят.

Судорога снята. Ничего не сломано.

Дежурный врач перед уходом дает наставление:

- На воскресенье я тебе дозу отменил. В книге дежурств запись сделал. В понедельник твой лечащий придет - во всем разберется. И не хрена терпеть было, дурак! Почувствовал, что начинает заворачивать - сразу ори. Шею же мог сломать!

Вот так. А ведь этот врач - палач палачом. Представитель карательной медицины. Можно смело расстреливать за одно место работы.

А вы говорите: "новая нравственность, скрепленная Штайнером"...

* * *

Обыватель, подобно крысе и таракану, замечателен приспособляемостью. Может носить любую маску. И для того, чтобы выяснить, что это - лишь маска, нужен момент экзистенции.

Вот простодушная Арбатова попыталась было привлечь к "борьбе за права человека" одного из своих западных попутчиков - некоего "Герольда Хефнера, лидера баварской партии зеленых", еще и депутата Бундестага. Как у других участников каравана - маска "антропософов", так у этого - маска "правозащитника".