Николай Карамзин - Историческое похвальное слово Екатерине II

Сие путешествие и догадки Европы о свидании Екатерины с Иосифом послужили Оттоманскому Двору предлогом к разрыву мира. Война снова возгоралась. Уже Румянцев не был главным, деятельным начальником; но дух его в Российских армиях – и неверные, увидев их, вострепетали; они узнали прежних своих разителей, узнали по их быстрым движениям, смертоносным громам, сокрушительным ударам; бежали с полей открытых, милых геройству, страшных робости и заключились в крепких оградах. Но ни Искусство, ни Природа не могли защитить их – и сия война ознаменовалась для славы нашей двумя, чудесно смелыми и счастливыми приступами. Только Россияне могут быть предметом сравнения для Россиян: Очаков пал некогда перед Минихом; но Очаков не был еще укреплен тогда всеми хитростями Искусства. Теперь падет он во всем своем величии, чтобы тем более увеличить славу нашу. Продолжительная осада была только действием человеколюбия Екатерины и доказательством непоколебимого терпения наших воинов, которые в открытом стане презирали все ужасы зимние. Монархиня щадила жизнь людей; надеялась, что враг покорится; но когда Военачальник произнес Ее именем решительное слово, Герои вошли в крепость по трупам неприятелей. – Взятие Измаила было еще славнее. Там армия обороняла город; высокие стены, глубокие рвы, страшная артиллерия – все обещало ему безопасность. Пришел Суворов… казалось для того, чтобы видеть неприступность города. Воинство неверных, в грозной многочисленности представ очам Россиян на валу крепости, хотело одним видом своим поразить их. Уже гордый начальник Измаила думал, что он видит смятение нашего Героя; что Суворов ожидает ночи для сокрытия неминуемого бегства! Ночь прошла – и Суворов в Измаиле! 20 000 Оттоманов легло в окопах. С изумлением узнала Европа, что наши, столь легко вооруженные Донские воины, под начальством Героя, превращаются в фалангу Македонскую и берут крепости.

В Херсоне Иосиф был верным другом России; но счастие и слава, еще вернейшие друзья наши, не хотели его признать своим союзником. Воинство его ужаснулось сверкающих кинжалов, грозного вопля неверных и страшного имени Аллы, призываемого ими в сражениях. Баннат был свидетелем Австрийских несчастий. Оттоманы, спасенные бегством от меча Российского, разили воинов Иосифа, тех, которые прежде сами побеждали храбрейшие армии в Европе. Украшенный лаврами старец, совместник великого Фридриха, был вызван из мирного уединения спасти отечество. Запад жизни его еще озарился лучом славы, но кратковременным; и Лаудон, взяв Белград, без успеха приступал к Орсове. Одни Россияне могли ободрить унылые легионы Австрийские; один Рымникский мог принести славу и счастие в стан их – и принес. Семь тысяч Русских указали им путь к победе… Австрийцы сразились храбро… Визирь изумился!

Но увидев впереди знамена Екатерины, услышав имя Суворова, в первый раз показал тыл нашим союзникам. В сей-то незабвенный день Австрийцы узнали чудесного Суворова; и когда, чрез десять лет после того, надлежало им против храбрых Республиканцев поставить вождя крепкого, они, забыв народную гордость свою, требовали Героя Рымникского.

Екатерина в сие время имела еще других врагов. Порта, Англия и Пруссия обольстили Густава: он дерзнул объявить войну России. Когда известие о первых его неприятельских действиях пришло в наши столицы, тогда надлежало видеть беспримерное усердие Россиян к отечеству и к Монархине. Все воспылали гневом на врага вероломного и ревностию наказать его; все мирные граждане готовы были лететь на поле брани. Сие воспоминание еще живо в сердцах ваших, сограждане, – воспоминание незабвенное и радостное для Патриотов! Могли ли Готфы, неохотные исполнители беззаконной воли [5], стоять против сынов обожаемой Екатерины, сильных любовью к отечеству и ненавистью к виновнику сей войны неправедной? Густав думал, что его нечаянное нападение приведет в трепет Россию и откроет ему путь к столице. Он забыл имена и подвиги наших избранных легионов, столь ужасных для его предков! Сии Герои стремились возобновить прежнюю славу свою в каменистом отечестве Финнов и доказать миру, что стража Монархов' Российских достойна своего имени и сана. Где только Готфы сражались, там Россияне побеждали, на водах и на суше. Густав истощил все способы ума и дерзости своей – напрасно и без успеха! Екатерина внимала грому флотов его, но покойно и величественно гуляла в садах Своих. Король, ослепленный высокомерием и лживыми союзниками, увидел наконец заблуждение и прибегнул к великодушию Монархини: Она даровала ему мир, который единственно мог спасти бедные остатки сил его.

Порта Оттоманская видела пред собою конечную гибель. Твердейшие опоры ее пали; воинство унывало; страшные Янычары страшились одного имени Россиян; море, отверстое для наших флотов, всякий день могло представить очам Султана флаг Екатерины… Но Монархиня желала успокоить Своих воинов и не отвергла мира. Она могла взять Константинополь, но взяла только Очаков, и след Турецкого владения истребился на сем берегу Днестра. Все Дворы удивились Ее умеренности; но Екатерина знала время, обстоятельства; хотела видеть следствие некоторых новых Европейских перемен [6]и отсрочила дальнейшие успехи Российского оружия.

Польша была также предметом Ее внимания. Остатки сей Республики волновались и кипели злобою на Россию. Беспокойные умы испровергли древние законы, утвержденные Екатериною; собирали войско и не скрывали своих опасных для нашей Империи умыслов. Но благоразумные требовали заступления Монархини. Она повелела восстановить древний Устав Республики: толпы мятежников были рассеяны горстию наших воинов, и Польша могла бы еще успокоиться под эгидою Российскою… Но последний час ее настал. Не смея ратоборствовать с Героями в поле, она хотела умертвить их в объятиях сна, и драгоценная кровь Российская обагрила стогны Варшавские. Слабодушные убийцы! Стыд Севера, который, издревле довольствуясь славою побеждать Юг во бранях, оставлял ему гнусную славу коварных злодейств под сению мира! Варшава напомнила ужасы Сицилианские!.. Сердце Екатерины содрогнулось. Державная рука Ее бросила в урну сей недостойной Республики жребий уничтожения, и Суворов, подобно Ангелу грозному, обнажил меч истребления; пошел – и вождь мятежников спасается от смерти пленом; и Прага, крепкая их отчаянием, дымится в своих развалинах; и Варшава падает к стопам Екатерины. Совершилось!.. Польши нет; но ее мятежные и несчастные жители, утратив имя свое, нашли мир и спокойствие под державою трех союзных Государств. Республика без добродетели и геройской любви к отечеству есть неодушевленный труп. Афинская, Спартанская, Римская имели свое цветущее время; Польская была всегда игралищем гордых вельмож, феатром их своевольства и народного унижения… Богатейшие страны ее достались на часть России.