Евгений Пинаев - Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга вторая

© Евгений Пинаев, 2020

ISBN 978-5-0051-8178-7 (т. 2)

ISBN 978-5-0051-8175-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

И больше ни слова. Пойми, как желаешь,

Пойми, как умеешь. Пойми, как поймёшь.

«Крутой» водит друга по новому особняку:

– Вот эту картину мне Ростропович нарисовал, а вот ту – Спиваков.

– Дык, Серёга, они же… типа… музыканты.

– Вован, когда я говорю человеку: «Рисуй», – он рисует.

Последний раз я встречался с Прохором Дрискиным в канун Нового года. Хотелось узнать, купил ли хозяин городских сортиров, как намеревался, художественный салон, но ответа не получил. Ему было не до того, а я гадал, то ли Прохор Прохорыч отбросил мысль о приобретении арт-заведения, то ли что-то скрывал и темнил.

К нему съезжались гости. Обер-лакей Сёмка разрывался на части. Как ни крути, а я был третьим лишним, да и подруга просила не задерживаться у бизнесмена, который намеревался встретить новый финансовый год с шумом и треском, полагая, что загородный особняк самое подходящее место для разгульной ночи.

Конечно, услуги гражданам, у которых в городской суете взбунтовался кишечник или вдруг переполнился мочевой пузырь, стоят забот. Коли прижмёт, гражданин выложит требуемую сумму, лишь бы нужник оказался в нужном месте и в нужное время. С продажей унитазов тоже «но проблем». Худсалон – другое дело. С ним недолго и прогореть. Купит чудак картинку в золочёной рамке и счастлив до конца жизни. А большинству обывателей они вообще ни к чему. Или без надобности, или не по карману. Девиз дня: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь».

Все так, но Прошка-таки втравил меня, обнадёжил, и я намалевал впрок кучу «видиков» с берёзками, ёлками-палками, горами, морями и пальмами, с чёрт-те чем! Надеялся, если салон-арт уже в Прошкиных цепких лапах, предложу товар для почину. Именно, товар на потребу дня. Ради хлеба насущного. А что оставалось? Сальвадор Дали писал в своих «наставлениях» для художников: «Если живопись не полюбит тебя, вся твоя любовь к ней будет безрезультатной». А у меня с ней уже давно не было разговоров о любви. Только о деловом и долевом сотрудничестве. Иногда, правда, благодаря заскокам писсуарного олигарха, эта капризная дама снисходила до интимности, и тогда я отдавался ей целиком и полностью, но «пир души» не длился вечно.

Так и теперь. Дрискин давно не показывался в посёлке, а после новогоднего застолья мог снова исчезнуть, как сон, как утренний туман, я и решился на визит к соседу, дабы навести справки и внести ясность в наши финансовые взаимоотношения.

Десятка полтора гостей обоего полу были уже на взводе. Прохор Прохорыч дирижировал вилкой, а хор наяривал: «Жакузи, жакузи – светлого мая привет! Жакузи, жакузи – пышный букет!» Содержимое букета уточнялось с такой откровенностью, что даже у меня, привыкшему на палубе ко всякой «мове», покраснели уши.

Словом, визит мой оказался не ко времени, но олигарх уединился со мной на пару минут, что-то плёл о трудностях с бизнесом, об отсутствии «в повестке дня» наличного капитала и, так ничего и не сказав о покупке худсалона, напомнил, что за мной должок. Что верно, то верно: картины начаты, но не закончены, хотя частично уже оплачены. И я отчалил восвояси несолоно хлебавши, но хватив за новогодье стакан коньяка.

Первого января пуржило, второго пурга усилилась. В снежной круговерти и промчались мимо нашей хибары блестящие, точно навозные жуки, Прошкин «мерс» и прочие «ауди», увозящие подгулявших соратников по бизнесу. Я пожелал им застрять в суметах и протрезветь, вытаскивая из снега свои катафалки, затем вытер пыль с палитры, а к вечеру развёл в избе скипидарную вонь. Я пользовался неочищенным скипидаром из живицы, поэтому… хоть святых выноси! Собаки большую часть дня проводили во дворе и на огороде, но подруга моя через неделю взмолилась, а потом и сбежала в город, к детям, «проветрить мозги». Я сражался с холстами, как стойкий оловянный солдатик, время от времени открывал дверь, но «творческая атмосфера» снова сгущалась до плотности венерианской.

Супружница то приезжала, то уезжала опять. В конце концов она сбежала к родителям за Пермь. У стариков имелся двухэтажный покосившийся дом в комарином краю, сад-огород о двадцати соток, но, к счастью, отсутствовало рогатое поголовье. Да и сотки они обрабатывали с помощью сыновей, наезжавших из той же Перми.

В конце марта благоверная достала из загашника баксы – аванс Дрискина за ту вонь, что я развёл у себя, превратила «зелень» в «дерево» и настрогала мне мою долю, посоветовав не транжирить ни её, ни пенсию.

– Протянешь до меня, если будешь соизмерять желания и возможности, – сурово произнесла жена веское, словно гиря, наставление.

Я выслушал наказ и, поглаживая Дикарку и Карламаркса, занявших позицию по обеим сторонам моих ног, ответил ей песенно:

– И сурово брови мы нахмурим, если Бах захочет нас сломать…

– Ну-ну!.. – кивнула она. – Бахус займётся тобой в первую очередь. Держись!

Мы попрощались. Она уехала. Морозной пылью серебрился её собачий воротник.

Я остался при своих живописных интересах в обществе собакевичей, которым тем же вечером прочёл из Борхеса, но в назидание себе: «Ведь если души не умирают, в их прощаниях и впрямь неуместен пафос. Прощаться – значит отрицать разлуку, это значит: сегодня мы делаем вид, что расстаёмся, но, конечно, увидимся завтра. Люди выдумали прощание, зная, что они так или иначе бессмертны, хоть и считают, будто случайны и мимолётны».

Философ, увлечённый блохами в почесаловку, всё-таки уловил суть и попенял мне на то, что Хорхе Луис, говоря о «прощании», имел в виду не поцелуй на перроне, а нечто иное. Подловил! И хотя Дикарка, как обычно, приняла мою сторону, показав марксисту реальные, а не философские клыки, блохастый был прав. Что ж, прощание есть прощание, и, что бы оно ни означало, прощание навсегда или временную разлуку, это всегда грустно.

С тем большим рвением я принялся за помазки и краски. Живопись была ко мне снисходительна. Если она и не полюбила меня, то не скрывала симпатии вплоть до мая. В последние дни апреля я снял с мольберта последний холст, вымыл кисти, проветрил избу и стал поджидать Дрискина. Сёмка сказал, что хозяин обязательно приедет «стряхнуть зимнюю пыль». Что ж, милости просим! Авось Бахус скрасит шероховатости, которые возникнут при встрече, а если они – мои домыслы, тем лучше: Бахус воздаст должное миролюбивой политике олигарха.

Ах, Бахус, Бахус!.