Инесса Яжборовская - Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

Обустройство мест захоронения останков военнопленных — это та область, в которой продвижение дела очевидно.

Когда в 1988 г. Совет министров СССР принял первое решение о сооружении в Катынском лесу мемориального комплекса, чиновник высокого ранга, которому было поручено сообщить об этом в печати, приветствовал это событие со специфическими идеологическими акцентами, утверждая, что польские и советские пленные вместе «томились в концлагере у Катыни, вместе и были расстреляны фашистами в 1943 г.». Он считал своим долгом оспаривать «утверждение Запада о роли НКВД» {3} . К середине 90-х годов ситуация качественно изменилась.

В феврале 1994 г. в Кракове было подписано Соглашение о местах захоронения жертв войны и репрессий, предусматривающее прежде всего сохранение и уход за могилами советских граждан, которые погибли, освобождая Польшу в 1944—1945 гг. На эти цели польское правительство ежегодно выделяет около 1 млн долларов. Всего в Польше 672 российских воинских кладбища, в том числе 68 крупных.

В соответствии с этим соглашением в России, в Смоленской и Тверской областях (Катынь и Медное), началось создание польских воинских кладбищ в общих российско-польских мемориальных комплексах, посвященных жертвам сталинских репрессий.

Накануне церемонии закладки польского воинского кладбища в Катыни, назначенной на 4 июня 1995 г., председатель Координационного комитета РФ по осуществлению мероприятий, связанных с захоронением и увековечением памяти жертв тоталитарных репрессий в Катыни и Медном В.И. Брагин выступил в официальной «Российской газете» с призывом преодолеть «состояние полуоткрытости, полусказанности и полурасследования». Он справедливо обратил внимание на необходимость принятия «всеобъемлющих политических решений по этой проблеме» {4} .

Однако официальная церемония с участием польского руководства не стала поводом для новой встречи двух президентов. Лех Валенса как будто допустил просчеты в личном общении, да и Борис Ельцин не хотел ему подыгрывать перед выборами.

Обращение Президента РФ Б.Н. Ельцина к Президенту РП Л. Валенсе, польским гостям, всем собравшимся в Катынском лесу зачитал руководитель администрации Президента РФ С.А. Филатов. Момент был назван поистине историческим, а факт торжества правды после десятилетий лжи и замалчивания злодеяний тоталитарного режима — убедительным свидетельством качественно новых отношений между демократическими Россией и Польшей. Б.Н. Ельцин констатировал в своем обращении: «Заканчивается следствие по Катынскому делу. Собраны материалы, касающиеся этой трагедии, раскрыты имена убийц и механизм принятия преступного решения. Президенты России и Польши осудили преступления, принесшие бесчисленные страдания народам наших стран».

Подчеркнув, что Катынский лес будет местом мемориала всем безвинно пострадавшим разных национальностей, Филатов заявил, что полностью разделяет мнение Президента РП о том, что «эту трагическую страницу нашей общей истории необходимо окончательно перевернуть». Он указал на идущее строительство правовой основы для качественно нового российско-польского взаимодействия, на высокую динамику контактов по различным линиям, развитие связей в разных областях сотрудничества. С.А. Филатов выразил надежду на то, что «мемориалы в Катыни и Медном будут местом не только нашей общей скорби и духовного очищения, но и послужат укреплению взаимопонимания между народами России и Польши, интересам развития отношений между нашими странами» {5} .

Через две с половиной недели ввиду отсутствия четкого завершения дела вновь началась возня вокруг следствия в ГВП и его результатов. 20 июня 1995 г. по Общественному российскому телевидению в программе «Дикое поле» публицист националистического толка А.Г. Невзоров побудил Ю.И. Мухина повторить аргументацию «немецкого следа» в Катыни из «Катынского детектива». Направленность этой передачи была очевидна, хотя Невзоров предварил текст уверениями в том, что горе польского народа «всегда было, есть и будет нашим горем тоже». На деле эта очередная грубая фальшивка служила политическим спекуляциям «радетелей за дело Отчизны» накануне выборов в парламент. Никого не могли ввести в заблуждение демагогические заверения об уважении к братскому польскому народу: они были перечеркнуты намеком на «продажность» официального российского следствия, будто бы выполнившего задание «за злотые». Аргументация участников диалога была основана на подготовленной карательными органами справке-фальсификате «о дополнительном расследовании» — директиве для комиссии Бурденко, а также на сообщении этой комиссии, которая была призвана замести следы сталинского злодеяния. Таким образом, это была очередная попытка вернуть российское общественное мнение к принятию прежних фальсифицированных доказательств «официальной версии» под маркой борьбы против «осквернения русской истории» {6} .

Все еще обнаруживали себя те силы, которые любой ценой стремятся снять обоснованные юридические обвинения, выдвигая абсурдные, иррациональные претензии, те, для кого тяжесть закрытия проблемы катынского злодеяния остается неподъемной. Вместо того, чтобы действительно оптимальным способом преодолеть негативы прошлого и переходить к будущему, эти силы реанимируют старое, ошибочное видение наиболее темных страниц прошлого, нагнетают агрессивность и еще глубже погружаются в мир былых конфликтов, раздувают свары и антагонизмы прежних десятилетий и веков, накручивают конфронтационность отношений.

Отсутствие достаточно развитого правового сознания, блокирование завершения дела идеологическими и политическими традициями сталинского периода способствуют уходу от четкой и последовательной правовой и политической оценки уже раскрытого злодеяния, возврату к «нашей официальной версии», «очищению» оголтелых сталинистов от смертных грехов сталинщины, «защите» от правосудия и суда истории виновников и соучастников преступления.

Только отсутствие окончательной юридической ясности в отношении виновников катынского преступления могло породить такую ситуацию, какая возникла в 1997—1998 гг. в связи с попыткой родственников сотрудников органов, проводивших в жизнь сталинскую политику репрессий, использовать для их реабилитации закон 1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий». Трудно отрицать то, что они в свою очередь становились «жертвами репрессий со стороны государства и должностных лиц» и также осуждались как правило «без каких-либо юридических формальностей», в том числе по необоснованным обвинениям в измене Родине, шпионаже и т.п. Тут палачи и жертвы уравнивались.