Инесса Яжборовская - Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

30. Tucholski J. Mord w Katyniu: Kozielsk, Ostaszków, Starobielsk. W-wa, 1991; Zbrodnia katyńska. Droga do prawdy. W-wa, 1992; Indeks represionowanych: T. I. Rozstrzelani w Katyniu. W-wa, T. II. Rozstrzelani w Charkowie. W-wa, 1998 i in.

31. Парсаданова B.C. Депортация населения из Западной Украины и Запад ной Белоруссии в 1939 — 1941 гг. // Новая и новейшая история. 1989. № 2; Парсаданова В., Зоря Ю. Катынь // Новое время. 1990. № 16; Парсаданова В. К истории Катынского дела // Новая и новейшая история. 1990. № 3; Зоря Ю.Н., Прокопенко A.C. Нюрнбергский бумеранг // Военно-исторический журнал. 1990. № 7; Зоря Ю.Н. Режиссер катынской трагедии // Берия: конец карьеры. М., 1991; Лебедева Н.С. Катынская трагедия // Московские новости, 1990. № 12; она же. И еще раз о Катыни // Там же. № 18; Она же. О трагедии в Катыни // Между народная жизнь. 1990. № 5; Она же. Катынские голоса // Новый мир. № 2 и др. Абаринов В. Катынский лабиринт. М., 1991 и др.

32. Катынская драма. Козельск, Старобельск, Осташков. М., 1991.

33. Смирнов Г.Л. Уроки минувшего. М., 1997; Maciszewski J. Wydrzeć prawdę. W-wa, 1993.

34. Главная военная прокуратура (ГВП). Уголовное дело № 159. Т. 119; Rosja а Katyń. W-wa, 1994.

35. Рудинский Ф. Катынская трагедия: расследование должно быть продолжено // Правозащитник. М., 1998. № 1; Он же. «Дело КПСС» в Конституционном суде: Записки участника процесса. М., 1999; С. 306—322; Ларин А. Односторонность и предвзятый отбор фактов не ведут к истине // Правозащитник. 1998. № 3.

36. Dokumenty ludobójstwa: dokumenty i materiały archiwalne przekazane Polsce 14 października 1992. W-wa, 1992; Dokumenty Katynia: decyzja. W-wa, 1992; Секретные документы из особых папок / Подготовка публикации и вступительная статья Семиряги М.И. // Вопросы истории. 1993. № 1.

37. Katyń: dokumenty zbrodni. T. 1. Jeńcy niewypowiedzianej wojny. W-wa, 1995; Т. 2. Zagłada. 1998; Катынь: Пленники необъявленной войны: Документы и материалы. М., 1997.

38. Лебедева Н. Катынь: преступление против человечества. М., 1994; Le biediwa N. Katyń: zbrodnia przeciwko ludzkości. W-wa, 1998.

39. Материалы «особой папки» Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) по вопросу советско-польских отношений. 1923—1944. М., 1997.

40. Репрессии против поляков и польских граждан. Вып. I. M., 1997.

41. Jażborowska I., Jabłokow A., Zoria J. Katyń: zbrodnia chroniona tajemnicą państwową. W-wa, 1998. Рец.: Оскоцкий В.Д. Преступление, сохраняемое как государственная тайна // Вопросы истории. 2000. № 1; Яжборовская И., Яблоков А. Катынское преступление: барометр состояния права в человеческом измерении // Между прошлым и будущим. М., 1999.

Понятия «Версальский трактат» и «Версальская система» стали ключевыми для крупной полосы новейшей истории, завершившейся Второй мировой войной. Версальское мирное урегулирование после Первой мировой войны и образование плеяды самостоятельных государств в Центральной и Юго-Восточной Европе произошли на основе внутреннего разграничения территорий бывших империй — Российской, Австро-Венгерской, Германской и Турецкой (Османской), проведенного в соответствии со сложившейся к моменту окончания боевых действий ситуацией и закрепленного в системе мирных договоров. Реструктуризация Европы проводилась победителями в надежде раз и навсегда разрешить все проблемы за счет побежденных, а также России, и эта идея сопутствовала Версальской системе с момента ее возникновения до крушения.

Две великие державы — Россия и Германия — были отстранены от решения вопросов нового мироустройства. Это привело к разбалансированию политического равновесия в Европе, а затем к их демонстративному сближению, которое вызвало ряд последствий для соседних малых и средних государств в новой конфигурации европейской политики, в которой обе державы оказывались взаимно нейтральным, а может быть, и дружественными государствами. Это создавало новую ситуацию в треугольнике российско-германо-польских отношений. Версальский мир не мог удовлетворить многочисленные претензии и нейтрализовать конфликты, не предотвратил углубление противоречий. Сохранявшиеся очаги напряженности «в конечном счете превратили послевоенный мир в двадцатилетнюю мирную передышку между двумя мировыми войнами» {1} . Страны региона молодых государств Центральной и Юго-Восточной Европы, среди которых наиболее крупной была Польша, попали в сферу таких отношений, где проблемы преимущественно и все чаще решались силой, а не при помощи разумных компромиссов, поскольку послеверсальская Европа из послевоенной стала превращаться в предвоенную.

Польша, возродившаяся как государство между двумя противниками Версальской системы, вынужденными вернуть ей отнятые в XVIII в. земли, объективно оказалась между двумя жерновами. Ее будущее зависело от политики соседних государств и взаимоотношений, складывавшихся в этом треугольнике. Она вначале довольно Успешно пыталась утвердиться на нейтральной позиции «равной удаленности» от них, что в первый период казалось возможным после пробы 1919—1920 годов.

Советско-польская война, испытавшая на прочность недовершенные конструкции послеверсальской Европы, разделила и противопоставила друг другу две страны и их народы в самый трудный для них момент становления новой государственности. Она воспринималась обеими сторонами как реальная угроза их существованию. Это предопределило особо упорное, ожесточенное противостояние. Ю. Пилсудским двигала надежда на монтирование федерации под эгидой Польши. России война обещала реализацию ленинских планов разрушения Версальской системы, развертывания революционного процесса в Польше и — наконец — мировой революции. Это порушило бы всю международную систему империализма, «которая завоевана победами над Германией» {2} , а не только подготовило бы объединение советских республик. Осмысливались и другие внешнеполитические концепции. Например, командующий рейхсвером Г. фон Сект, который в январе 1920 г. высказывался за экономическое и политическое соглашение с Россией, был сторонником ликвидации с ее помощью Польши, существование которой считал «нетерпимым». Германия готовилась к вооруженной интервенции в последнюю в августе того же года. Хотя интервенцию предотвратила Варшавская битва, германскими военными перспектива совместной с РСФСР боевой операции и раздела Польши трактовалась как возможная.

Национальные устремления и идеологические установки пролетариата причудливо переплелись и перемешались друг с другом: призыв «Через Польшу и Германию к мировой революции», написанный на знаменах Коминтерна, превратился в боевые лозунги осеннего наступления 1920 г. «Даешь Варшаву! Дай Берлин!» {3} . Концепция «экспорта революции», обретшая форму теориеподобной структуры, осела в идейном багаже коммунистов.

Война закончилась победой Польши, но на деле не позволила ни той, ни другой стороне достичь своих целей и намерений. Когда Красная армия двинулась на Варшаву, ее порыв помочь братьям по классу не встретил ожидаемого понимания среди польского населения, что весьма разочаровало друзей и соратников по революционной борьбе. Как справедливо писал известный польский публицист З. Залуский, «термин „белополяки“ служил вначале для того, чтобы различить настоящих поляков от польской контрреволюции. Но чем ближе к Висле, тем этих „белополяков“ оказывалось все больше... На предпольях Варшавы складывалось впечатление, что других просто нет» {4} . Ослепленные перспективой мировой революции, советские руководители и военачальники не сумели верно оценить ситуацию, предвидеть последствия более чем векового угнетения польского народа, недостаточного уважения к его национальным чувствам.