Борис Стрельников - Тысяча миль в поисках души

— На вражескую территорию нельзя. Пойдете в третьем эшелоне.

Все это напоминало усмирение какой-нибудь деревни в Южном Вьетнаме. Свыше тысячи полицейских в боевых шлемах и пуленепробиваемых жилетах по сигналу офицера цепью двинулись к фанерному городку. Они шли, пригнувшись, готовые к бою. Карабины наизготовку. На поясах — противогазы, гранаты, дубинки, наручники. Затрещала под сапогами поваленная изгородь: полицейские вступили «на вражескую территорию». Застучали дубинки по стенам фанерных шалашей. Это была настоящая атака.

Город бедных пал без сопротивления. Вместо выстрелов он встретил атакующие цепи песней. Она звучала над фанерным шалашом, усиленная радиодинамиком. Один из полицейских влез на столб и оборвал провода. Песня смолкла. Остался лишь рев самолетов, идущих на посадку на городской аэродром, расположенный поблизости, да треск фанеры, сокрушаемой ударами дубинок.

Полицейские раздирали стенки шалашей и обыскивали пустые жилища. Пусто под тентом школы имени Коретты Кинг. Пусто под тентом, который служил столовой. Неожиданно пламя лизнуло шалаш, на стене которого написано: «Пусть воссияет огонь братства!» Загорелся второй шалаш, хлопнула, взорвалась газовая граната. Полицейские отпрянули, натянули противогазы и снова двинулись цепью. Телевизионщики в шлемах и противогазах опасливо шагали во втором эшелоне. Третий эшелон представляли чихающие и кашляющие от газа репортеры.

Но где жители города? Только через пятнадцать минут, пройдя несколько «улиц», полицейские обнаружили тех, против кого была предпринята эта атака. Они стояли у тента, над входом в который висела вывеска: «Культурный центр всех этнических групп». Они стояли и пели. Их было не больше сотни человек.

Все, как в Южном Вьетнаме. До чего же похоже! Под дулами карабинов их повели к автомобилям с решетками. Первой пошла женщина с ребенком на руках. Мужчинам перед тем, как их втолкнуть в полицейский фургон, приказывали поднять руки вверх. Их обыскивали.

Высокий негр в фермерском комбинезоне, указывая на пылающий шалаш, говорил чиновнику из министерства юстиции:

— Послушай, брат. Слушай меня внимательно. Вон горит мой дом. Другого у меня нет. Мне некуда больше идти, кроме тюрьмы. Я не принадлежу больше Америке. Америка отреклась от меня, и я отрекаюсь от Америки.

Уехали фургоны со взятыми в плен. Уехали не понадобившиеся, к счастью, санитарные машины. Пожарная команда потушила пожар. К полицейскому начальнику подошел офицер и доложил:

— Территория очищена!

Так, «Город воскрешения» закончил свое существование. Закончилась и игра властей в демократию, которой был отмерен недолгий срок.

Теперь телевизионщики и репортеры ринулись к Капитолийскому холму, куда после митинга у министерства земледелия повел колонну демонстрантов Ральф Абернети. Пробившись сквозь цепи полицейских, мы увидели Абернети и полицейского офицера. Офицер смотрел на свои наручные часы.

— Осталось три минуты, — сказал офицер.

— Прошу вас, — говорил ему Абернети, — пропустите, пожалуйста, нас к конгрессу. Ведь речь идет о голодающих детях.

— Осталось две минуты, — сказал офицер, не отрывал глаз от часов.

— Мы хотим встретиться с сенаторами, — говорил Абернети. — Мы избирали их. Мы платим налоги. Мы граждане Америки. Почему вы не пропускаете нас? Только потому, что мы бедняки?

— Начать аресты! — приказал офицер.

Первым повели к автофургону с решетками Ральфа Абернети. Он отправлялся в тюрьму девятнадцатый раз. Вместе с ним были арестованы свыше двухсот человек.

Эта картина останется в памяти навсегда. У самых стен американского конгресса стоял стол, за которым сидели полицейские, зажав карабины между колен. Одного за другим арестованных подводили к столу, брали отпечатки пальцев и фотографировали. Во славу американской демократии…

К вечеру в негритянских районах столицы стало неспокойно. Вашингтонские негры вышли на улицу. Разгоняя их, полиция применила гранаты со слезоточивым газом. Зазвенели разбитые витрины. Прозвучали выстрелы. Радио объявило приказ национальным гвардейцам срочно явиться на сборные пункты.

С наступлением темноты положение в негритянских районах осложнилось. Мэр Вашингтона объявил в городе чрезвычайное положение и ввел комендантский час с девяти вечера до пяти тридцати утра. В город вступили первые отряды регулярных войск.

…Тихо и тревожно этой ночью у памятника Линкольну. Ветер свистит в опустевших шалашах. Снова собирается гроза. Молнии отражаются в Зеркальном пруду. «Город воскрешения» похож на город-призрак.

В прошлую субботу один из сенаторов сказал:

— Город бедняков — это язва на лице Америки. Он должен быть разрушен!

Завтра бульдозеры соскребут шалаши с поляны у подножия памятника Линкольну. Но язва на лице Америки станет еще безобразнее.

Я позвонил ему из Вашингтона в Калифорнию, назвал себя и сказал:

— Доктор, я должен встретиться с вами. Но я хочу написать не об известном ныне нейрохирурге, а об офицере разведки из 1-го батальона 273-го полка 69-й пехотной дивизии 1-й американской армии.

— Откуда вы меня знаете? — удивился доктор. — Кто вам рассказал обо мне? Неужели лейтенант Сильвашко? Он жив? Вы видели его? Или майор Ларионов? Капитан Неда? Сержант Андреев?..

И вот мы сидим с ним за столом в его доме. Под холмом зажигает вечерние огни огромный Лос-Анджелес. Видно, как один за другим идут на посадку самолеты в аэропорту.

Хозяин снимает со стены рамку. Под стеклом удостоверение:

«Младший лейтенант Уильям Д. Робертсон приказом войскам 1-го Украинского фронта №060 от 13 мая 1945 года награждается орденом Александра Невского. Орден №27357. Командующий войсками 1-го Украинского фронта Маршал Советского Союза И. Конев».

— Кто вручал вам орден? — спрашиваю я.

— Командир 58-й гвардейской стрелковой дивизии генерал Русаков, — отвечает мой собеседник.

А до этого было вот что.

Поздно ночью 25 апреля 1945 года корреспондент агентства Юнайтед Пресс Дон Уайтхэд передал из штаба 69-й пехотной американской дивизии следующее экстренное сообщение: «Американский пехотный офицер и советский солдат карабкались навстречу друг другу по фермам искореженного взрывом моста, встретились на самой середине реки, дружеским объятием скрепили историческое соединение союзных войск — 1-й американской армии генерала Ходжеса и 1-го Украинского фронта маршала Конева. «Давай руку, дружище!» — так сказал второй лейтенант Уильям Робертсон из Лос-Анджелеса улыбающемуся русскому… В этот день на берегу Эльбы в разных местах встретились по крайней мере три группы американских и советских разведчиков… Возможно, что самым первым, кто установил контакт с русскими, был Альберт Коцебу из Хьюстона (штат Техас)».