Борис Стрельников - Тысяча миль в поисках души

Таким образом, тактическая инициатива оставалась за ними: захотят — откроют дверь, захотят — не откроют.

Они ведь здесь дома, а я чужой, война давно закончилась, и через плечо у меня не автомат, а портативный репортерский магнитофон.

Дверь открывается неожиданно. На пороге вырастает нацист. На рукаве — свастика. На ремне — пистолет. Значок со свастикой еще над нагрудным карманом. Высокий. Голубоглазый. Белокурый…

Какое-то время мы молча смотрим друг на друга. Где я видел его? В Орловской области? Под Моздоком? Или в Донбассе? Фу ты, наваждение! Конечно, я видел не его, он еще слишком молод. Я видел подобных ему.

Он обшаривает меня взглядом своих холодных глаз, поправляет кобуру пистолета на ремне и спрашивает:

— Чем могу быть полезным, сэр?

— Корреспондент «Правды» хотел бы поговорить с кем-нибудь из руководителей партии, — отвечаю я.

В глазах его я улавливаю растерянность. Он нерешительно пропускает меня в комнату. На стене огромный портрет Гитлера. По бокам — портреты поменьше: Джорджа Рокуэлла, бывшего местного «фюрера», убитого года два назад одним из своих же штурмовиков, и нынешнего «фюрера» Мэтта Келя. На другой стене — юбилейный отрывной календарь с портретом Гитлера. Под портретом подпись: «80-летие фюрера. 50-летие нашего движения. 10-летие национал-социалистской белой партии США».

На диване корчится какой-то парень в разорванной рубахе с пятнами крови. На лбу кровавая рана, глаз заплыл, нос распух. Двое эсэсовцев прикладывают к ране салфетки и кубики льда. Парень подвывает от боли.

— Так вы из «Правды»? — переспрашивает меня белокурый.

Он снимает трубку телефона, нажимает кнопку и, отвернувшись, вполголоса кому-то докладывает.

Появляется еще один, в штатском. Лет тридцати пяти. В роговых очках. Стрижен под ежик — излюбленный фасон американских военных. Представляется:

— Директор отдела информации и пропаганды доктор Уильям Пирс.

И снова молчаливый поединок. Наши взгляды перекрещиваются, как шпаги. За стеклами его очков я читаю: «Вместо интервью я бы с удовольствием поставил тебя к стенке».

«Ты боишься меня, — отвечаю я ему взглядом. — В конце концов мне наплевать на то, будешь ты со мной разговаривать или не будешь. Я не парламентарий с белым флагом. Но, откровенно говоря, я хотел бы получить интервью, чтобы рассказать об американских фашистах в «Правде».

— Есть политические деятели, которые пытаются уверить человечество, что фашизма будто бы больше нет, что фашизм мертв. К сожалению, находятся люди, которые наивно верят этому.

Последние две фразы я говорю вслух. И, кажется, я попадаю в точку. Доктор Геббельс (опять наваждение!) — не Геббельс, конечно, а доктор Пирс возмущен: это мы-то мертвы!

— Но о вас так редко пишут в американских газетах, — сыплю я соль на рану Пирса.

Он приглашает меня в свой кабинет. Он полон решимости убедить меня в том, что фашизм жив.

Маленькая комната. Окно закрыто тяжелыми зелеными занавесями. Стеллажи с книгами. В глазах рябит от свастик на корешках и обложках. На стене портрет генерала в ушанке и меховой шубе.

— Командир дивизии СС «Адольф Гитлер» генерал Дитрих, — поясняет Пирс. — Снимок сделан на Восточном фронте.

— В России?

— В России.

— Почему именно портрет Дитриха вы избрали для своего кабинета?

— О, у него нам, молодым, есть чему поучиться.

— Чему поучиться? Ведь в России его здорово побили.

Доктор Пирс делает вид, что не расслышал. Он усаживается за стол и начинает лекцию. У него явно профессорские интонации. И не случайно: еще несколько лет назад он читал лекции по физике студентам Орегонского университета.

Я прошу разрешения включить мой магнитофон.

— Пожалуйста, — неожиданно по-русски, хотя и с акцентом, говорит Пирс. И, заметив мое удивление, добавляет: — Простите, но я еще плохо говорю на русском языке.

Мне кажется, что теперь я окончательно понял, почему в его кабинете висит портрет Дитриха, сделанный на русском фронте.

— Мы прямые наследники Гитлера, — говорит Пирс, — хотя у нас есть свои, чисто американские, национальные цели. В фундаменте нашей философии и практики философия и практика Адольфа Гитлера.

Все это мне известно, но я терпеливо слушаю. И терпение мое вознаграждается.

— Несколько лет назад, — рассказывает Пирс, — на съезде в английском городе Котсуолде было создано всемирное объединение национал-социалистов. На учредительном съезде присутствовали нацисты из США, Англии, ФРГ, Австрии, Франции, Ирландии и Бельгии. Сейчас эта организация объединяет партии и группы фашистов уже из 25 стран. Штаб-квартира объединения — здесь, в штате Вирджиния, в Соединенных Штатах Америки. А доктор Пирс, ваш покорный слуга, — генеральный секретарь этой всемирной организации.

Он показывает мне деловую переписку с неофашистами из ФРГ. Письма на типографских бланках, вверху бланков два светлых круга.

— Это места для свастики, — объясняет Пирс. — Наши партийные коллеги из Западной Германии в отличие от нас, американцев, пока еще не рискуют официально употреблять свастику в качестве своего символа.

Он дает мне листовку-программу, принятую на съезде в Котсуолде. В третьем параграфе раздела «цели» записано: «Защищать частную собственность и частное предпринимательство от коммунистической классовой борьбы». В девятнадцатом параграфе раздела «идеи» сказано: «Идеи классовой борьбы и равноправия наций должны быть уничтожены».

Нет, все-таки они ничему не научились, сидя под портретом Дитриха!

Он достает с полки журнал «Мир национал-социалиста», который издается здесь же, в этом вот домике-бункере. Тычет пальцем в статью «Документы большевистской революции». Торопясь, читает мне фотокопии донесений американских дипломатов и агентов американской разведки из России, охваченной пролетарской революцией. Пирс сам, лично, разыскал эти документы в архивах государственного департамента США и снабдил соответствующими комментариями.

А вот некий дипломат сообщает в октябре 1918 года из Петрограда: «Я считаю, что немедленное подавление большевизма является сейчас самой главной задачей… Если большевизм не будет немедленно задушен в колыбели, он распространится в той или иной форме по всей Европе и даже, возможно, по всему миру».

А вот донесение представителя «Нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк» Стивенса, побывавшего в России в 1918 году: «Единственное решение русской проблемы — международная интервенция военной силой». Вот она, идеологическая и политическая платформа, на которой объединились банкир из Нью-Йорка, бесноватый «фюрер» из Мюнхена и бывший преподаватель физики из Орегонского университета.

— То, что не удалось сделать Гитлеру, — торжественно говорит Пирс, — должны сделать мы.