Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1926 № 05

Пока «Спрей» стояла в Мельбурне, мне случилось видеть так называемый «кровавый дождь». Кровь получалась от тончайшей пыли, приносимой ветрами из пустыни и похожей на мелко истолченный кирпич. Проливной дождь сбил эту пыль на землю в виде грязи. Она падала в таком изобилии, что я собрал целое ведро ее с тента, которым был покрыт «Спрей».

Отправляясь в Тасманию, я взял с собою и упомянутую уже акулу, пойманную близ Мельбурна; я набил ее сеном и повез для музея в Лансенстоне. В этой столице Тасмании я оставил «Спрей» на попечение троих детей, а сам отправился бродить по холмам и лесам и набираться сил для предстоящего перехода. Судно оказалось в надежных руках. Возвращаясь, я всегда находил палубу выметенной. Маленькая девочка, жившая по соседству со «Спрей», принимала посетителей, а двое других показывали морские достопримечательности, имевшиеся на судне. У меня было еще много досуга до того времени года, когда можно было ожидать хорошей погоды на север от материка Австралии, и я успел побывать на тасманских золотых приисках. Я увидал серые, невзрачные камни, которые вытаскивали из рудников; сотни машин дробили их в порошок. Мне сказали, что в них содержится золото: пришлось поверить на слово, потому что сам я в них золота не видал.

Когда я приехал в Джорджтоун, его жители были настолько заинтересованы плаванием «Спрей», что я должен был рассказать о своем путешествии публично. В небольшом сарае, у проезжей дороги, состоялось мое первое публичное выступление. Слушатели собрались издалека. Владелица сарая отказалась от платы за помещение и, таким образом, я получил целых три фунта стерлингов. Дальше к западу, в Девонпорте, меня засыпали подарками. Один нес варенье, другой дичь, третий — сыр. И все-таки люди спрашивали меня: «Что же вы кушаете? Чем вы питаетесь дорогой?». Тут же в Девонпорте «Спрей» вновь подверглась подробному осмотру, но дно ее оказалось вполне свободным от корабельного червя (моллюск, который сверлит дерево и крайне вреден для судов). Но в виду предстоящего плавания через Индийский океан и море Арафура ее здесь опять выкрасили медянкой. Наконец, 22-го апреля я очутился вторично в Сиднее.

Здесь, на берегу, я схватил невралгию и лечил ее, сидя уже несколько дней в гостинице, когда вдруг ко мне прибежали с известием, что большой пароход наскочил на «Спрей» и потопил ее. Но, к счастью, беда была не так велика. Неуклюжий великан сбил со «Спрей» якорную цепь, которая пошла ко дну вместе с якорем. На следующий же день мне была возвращена стоимость утраченного, и я, пополнив этот пробел и запасшись отличными картами побережья и Барьерного рифа, отправился в путь.

26-го мая «Спрей» бросила якорь в порту, близ которого лежит прелестный городок Боуэн. Население, очевидно, располагавшее досужим вечерком, просило прочесть им лекцию о плавании «Спрей». В двух местных газетах появились соответствующие об'явления, в одной — накануне лекции, а в другой — на следующий день после нее. Впрочем, это не составило для меня никакого различия. Кроме того, «лучший звонарь Австралии», как его величали местные патриоты, возвещал о лекции, ходя по улицам. Мне сильно хотелось учинить над ним какое-нибудь насилие, когда он появился в той маленькой гостинице, где я и мои предполагаемые слушатели спокойно обедали, и оглушил всех неистовым звоном своего колокола и криками, которые могли бы разбудить мертвого. Как бы то ни было, лекция состоялась благополучно, а на следующее утро я отправился дальше.

Моя шлюпка бежала постоянным пассатом и не останавливалась до Куктоуна, на реке Эндевор, куда я прибыл 31-го мая. Опытные моряки советовали мне идти только днем, так как иначе, по их словам, «Спрей» подвергалась слишком большому риску в Коралловом море. Однако, мне нелегко было бы каждый вечер находить якорную стоянку, да и трудную работу с якорем мне вовсе не хотелось исполнять каждое утро: я рассчитывал, что покончил с нею, выйдя из Магелланова пролива. Но я, конечно, согласен, что рифов следует опасаться и не только ночью, но и днем. Утром после прибытия «Спрей» я прочел в газете: «Судно „Спрей“ влетело в гавань птицей. Странно сказать, что мы видели на судне только одного человека, который исполнял работу за целый экипаж». Еще бы «Спрей» было не лететь! Наступала ночь, и она торопилась найти себе надежный нашест.

Тут мне случилось увидеть рудокопов из Новой Зеландии, которые возвращались с работы, нищие и полумертвые. Многие умерли в пути и были похоронены в море. Невозможно было видеть их и ничего для них не сделать. Так как жители Куктоуна желали послушать моих рассказов, я мог одновременно удовлетворить и их желанию и помочь рудокопам, так как лекция имела успех.

Затем «Спрей» пустилась вперед опасными местами и в первый же вечер чуть не разбилась о рифы; однако, дело обошлось благополучно и на этот раз. Без всяких приключений «Спрей» переходила от острова к острову. Все они очень низки, и поэтому подходить к ним особенно опасно: издали их не видно, а между тем они окружены коралловыми рифами. Раз утром я нашел на палубе убившуюся о снасти длинную рыбу. Она была толщиною не более селедки, но в три раза длиннее. В этот день кругом «Спрей» носилось множество птиц, которые ловили рыбу и очень меня развлекали.

На острове Четверг, расположенном в самом Торресовом проливе, я присутствовал на большом празднестве. Оно происходило ночью. Участники, его, туземцы, раскрашенные самыми яркими красками, плясали и скакали вокруг пылавшего костра. Некоторые были наряжены птицами и животными. Лучше всех были изображены эму и кенгуру. Другие нарисовали на своем теле человеческий скелет и прыгали с угрожающим видом, размахивая копьем, как бы готовясь поразить врага. Один туземец скакал лягушкой. Музыкальными инструментами служили палки и плоские кости, которыми они ударяли одна о другую.

24-го июля «Спрей», запасшись всем необходимым, пустилась в дальний путь по Индийскому океану. Судно к этому времени уже миновало опасности Кораллового моря и Торресова пролива, которых было немало. Пассат дул исправно, и я мог на него рассчитывать вплоть до самого Мадагаскара, если не дальше, потому что зима только начиналась. Мне незачем было торопиться к мысу Доброй Надежды, так как лучшее время для плавания у южной оконечности Африки — середина лета, то-есть январь. Итак, время позволяло мне заходить на острова, и я направил курс на Кокосовые острова (Килинг), до которых было 2.700 миль. На пути я прошел мимо острова Буби, который я один раз видел раньше. В то время суда, проходившие мимо него, привозили на берег и складывали в пещере запасы для моряков, потерпевших крушение или попавших в иную беду. Лодка, возвращаясь, привозила из той же пещеры, служившей также и почтовой конторой, несколько писем, оставленных, большею частью, китоловами, с просьбой к первому направляющемуся домой судну сдать письма при первой возможности на почту. Эта своеобразная почта существовала много лет. Теперь на острове Буби есть маяк и имеется правильное сношение с остальным миром, так, что поэтическая неизвестность судьбы отправляемых писем отошла в области преданий. Я не заходил на остров, но обменялся сигналами со сторожем маяка, и, миновав его, сразу очутился в море Арафура. Здесь я целыми днями шел по разноцветной воде: то молочно-белой, то зеленой, то пурпуровой. На мое счастье я попал в это море при последней четверти луны и в темные ночи мог любоваться свечением воды во всем его великолепии. Когда ход шлюпки нарушал водную гладь, море точно загоралось пламенем, и я мог различать на палубе мельчайшие предметы, а за судном оставалась огненная тропа.