Николай Плавильщиков - Всемирный следопыт, 1929 № 02

— Похоже, что мы едем откапывать клад, — сказал он.

— Верно, Иогансен, — отвечал я. — И ты получишь свою долю, если будешь молчать.

Мы плыли по узким заливам и заводям, пока не очутились неподалеку от журавлиного островка. Тут я предоставил лодку на волю течения и нарочно начал нести такую чепуху, что смех Иогансена раскатывался по всему озеру. Когда нос лодки врезался в болотистый островок, где находилось гнездо, птицы там уже не было. Пока Иогансен грохотал, журавль имел возможность понаблюдать за нами и убедиться, что мы попросту глупые рыбаки, меньше всего думающие о нем и о его гнезде. Куда же он девался? Берега состояли сплошь из топких болот и лесных зарослей, в которых ничего не стоило скрыться журавлю.

Когда мы вытащили наши инструменты на берег, издали доносилась перекличка двух журавлей, такая громкая и пронзительная, что кукушка, куковавшая на соседней березе, удивленно умолкла.

Солнце стояло высоко, и можно было не бояться, что яйца остынут. На всякий случай я набросил на них свой шерстяной шарф. В нашем распоряжении было несколько часов. Мы принялись что есть мочи копать болотистую почву, пока не соорудили в каких-нибудь двадцати шагах от журавлиного гнезда нечто в роде окопа. О том, как мы выглядели во время работы, лучше не говорить. Наконец яма была готова. Всю лишнюю землю и вырытые корни мы отнесли в мешках подальше и тщательно прикрыли яму ивовыми ветками, промасленным холстом, и посадили на перекрытие красивейшие болотные цветы. Проделав это, мы пустились в обратный путь, громко разговаривая. Перед уходом я снял с яиц шерстяной шарф и убедился, что они еще теплые.

Я уверен, что многие поймут, как заманчиво с помощью простых вспомогательных средств, настойчивости, терпения и некоторой хитрости открыть себе доступ в интимную жизнь природы, от прямого общения с которой человек давно оторвался; как заманчиво приблизиться вплотную к животным не для того, чтобы убивать и тащить за собой трупы в виде трофеев, а для того, чтобы созерцать, наблюдать…

Три дня под ряд я выезжал в лодке на озеро и приближался к островку с целью приучить журавлей к виду лодки и убедить их, что появление лодки на воде вовсе не означает непременно высадки людей на берег. Только на четвертый день рано утром мы причалили к журавлиному острову. Мелькнувшие за деревьями большие крылья сказали нам, что все в порядке. О том, как я со своими орудиями забирался в засаду, распространяться не стану. Немного погодя лодка отъехала от острова… с двумя людьми, как и пришла. Как ни зорки глаза у журавля (он может различить дрозда на расстоянии километра), он, конечно, не мог разглядеть, что в лодке вместо меня сидело чучело.

Снова все стихло в лесу. Но вот самец кукушки, облюбовавший это пригретое солнцем местечко, прилетел за своей самкой. Зеркало моей камеры охватывало довольно обширный уголок болота, и я мог проследить за свадебным путешествием самца кукушки, который перелетал с дерева на дерево, призывая самку, а та всякий раз от него увиливала как раз в тот момент, когда зов его звучал всего горячее. Я рассчитывал, что пройдет по меньшей мере час, прежде чем журавлиха вернется к покинутому гнезду, окончательно убедившись, что лодка исчезла. Вероятно, она употребит это время на то, чтобы разыскать своего супруга или утолить голод. Я ожидал, что она вернется к гнезду с той же стороны, куда она улетела.

Каков же был мой испуг, когда птица совершенно неожиданно очутилась передо мной!.. Устраивая засаду, я прорезал в торфяной крыше со стороны, противоположной той, откуда птица имела обыкновение улетать, несколько щелей, и теперь занимался тем, что расширял их с помощью перочинного ножа. С момента отъезда лодки не прошло и четверти часа, и я был уверен, что времени у меня достаточно. Вдруг я вижу, что журавлиха стоит в каких-нибудь десяти метрах от моей засады и внимательно следит за моей работой. По крайней мере, так мне казалось в течение тех бесконечных секунд, пока я тихонько, едва шевеля рукой, миллиметр за миллиметром вытаскивал нож из щели, не переставая наблюдать за птицей через другую щель.

Видела ли птица мои движения и что она поняла из виденного, не берусь сказать. Мне кажется, она не могла не заметить блестящего лезвия моего ножа. Во всяком случае она продолжала стоять на месте. Тогда я решил использовать этот благоприятный момент. Птица находилась гораздо ближе ко мне, чем к гнезду, и я попробовал отвинтить камеру от штатива, чтобы направить ее на журавлиху. Аппарат отвинтился необычайно легко, — вероятно, винт был в неисправности, — и не успел я ахнуть, как камера выскользнула из моих рук и погрузилась в болото. Казалось, какое-то живое существо нырнуло в хлюпкую темную глубину…

В стене под крышей, на передней стороне моего убежища, зияла теперь во мху круглая дыра, в которую я перед тем с такою тщательностью вставил объектив аппарата. Через это отверстие я видел, как птица вытянула шею и внимательно во что-то всматривается. Она должна была слышать всплеск воды и могла видеть (так мне казалось) каждую мелочь в полосе света, который проникал теперь в мою засаду через зияющее отверстие. Я сидел, лишенный возможности двигаться или фотографировать, моя камера лежала в воде, вероятно, безнадежно испорченная, а мозг сверлила гнетущая мысль, что птица открыла мое присутствие, и все пропало. Поистине, злосчастный день!..

Однако то, что произошло, укрепило меня в убеждении, что журавль занимает особое место среди птиц. Вместо того, чтобы закричать и улететь сломя голову, как сделали бы любой вальдшнеп или дикая утка, журавлиха помедлила минуту-другую, словно обсуждала создавшееся положение, и затем спокойно, осторожно направилась через болото прямо ко мне. Что я пережил — без камеры — при медленном приближении птицы, легче себе представить, чем описать. Увы, какие дивные снимки мог бы я получить, когда журавлиха приближалась ко мне в ярких лучах солнца, во всем блеске своего свинцово-серого оперения!..

Я ожидал каждую секунду, что птица увидит меня через дыру, в которую был вставлен объектив. Журавлиха приблизилась ко мне на расстояние трех метров. Я прижался как можно плотнее к стене, стоя в воде выше чем по колено. В конце концов я уже не видел ничего, кроме длинных ног птицы. Затем исчезли и они. Я боялся пошевельнуть пальцем, чтобы себя не выдать. Прошла целая вечность… Когда я потом взглянул на часы, оказалось, что прошло три четверти часа, прежде чем я снова увидел птицу. Повидимому, она за это время прогулялась по крыше моей засады, несколько раз обошла холмик кругом, то и дело останавливаясь, чтобы хорошенько расследовать в чем дело. Когда я снова увидел птицу в маленьком поле зрения, которое мне открывалось через дыру в стене, она кончила обследование и длинными шагами удалялась от холмика. Подойдя к гнезду, она несколько раз перевернула клювом яйца и спокойно на них уселась.