Борис Фортунатов - Всемирный следопыт, 1929 № 11

«Рана, если и есть, то пустая, — рассуждал Дзыга. — На брюхе крови не было, а если от пули в плечо он не свалился и даже не захромал, значит либо только кожа порвана, либо шея пробита, но в неопасном месте. Теперь он засел в чаще и, окруженный собаками, ждет охотников».

Злобная улыбка на миг скользнула по плотно сжатым губам. Разве они первые пробуют забираться в эти страшные заросли? Значит завтра будет работа ксендзам в Варшаве…

Он прошел дальше в лес, все время обходя со стороны ветра, и наконец оставил зверя между охотниками и собой. До болотца, к которому обыкновенно укрывался тур, было еще далеко. Возможно рана действительно была тяжелой. Старик покачал головой и, крадучись как зверь, стал подбираться ближе к месту, откуда раздавался лай собак. Потом он остановился и несколько раз негромко протяжно свистнул. Голоса собак на миг замолкли. Старик чуть улыбнулся и повторил призыв.

В кустах спереди раздался шорох, и собачья морда, поводя носом из стороны в сторону, просунулась между ветвями. За ней появилась вторая собака, и оба животных, повизгивая от радости, прижались к ногам хозяина. Торопливо погладив собак, Дзыга оглянулся назад и поспешно зашагал по направлению к болотцу.

Сзади все еще раздавалось редкое тявканье, и старик удовлетворенно качнул головой. Два пса убиты. Два его — здесь. Два же, которые там остались, — это слишком мало, чтобы занять зверя, когда подойдут стрелки. А если тур и на этот раз отобьется от врагов, кто тогда рискнет тронуть его в страшной чаще у Поганого болота?

Радостная и жесткая усмешка снова пробежала по лицу старика. Как странно! Утром вместе с паном лесничим с тоской в сердце он шел убивать тура. Теперь он охотится вместе со зверем за паном лесничим и этим выродком из Варшавы, а сердце его горит большой, нетерпеливой и жадной радостью.

Он уселся на землю, придерживая за ошейник собак, и стал напряженно вслушиваться в звуки, доносившиеся из лесной чащи.

Зарядив бомбарду, лесничий оглянулся на столпившихся кругом слуг и с удивлением увидал пана Згержа, стоявшего также с ружьем в руках. Презрительная улыбка скользнула по лицу Кричевского.

— Попрошу пана, — сказал он, — отдать бомбарду человеку, который не вывихнет себе рук, таская такую тяжелую вещь… Одна бомбарда сломана туром, — уже раздраженно продолжал лесничий, видя, что врач невозмутимо стоит на месте с ружьем в руках. — Остались три, считая эту, и я не могу позволить, чтобы оружие таскалось без дела.

Пан Згерж медленно поднял глаза и ответил холодно, язвительно и спокойно:

— Я не побоялся бы в отличие от присутствующих итти вперед безоружным, но мне наскучило смотреть, как вы метко стреляете и лазаете по деревьям.

— Положите бомбарду! — яростно заорал Кричевский.

— И не подумаю, — резко ответил Згерж. — А кроме того, помните, пане, что вы нанятыкнягиней, — врач особенно протянул это оскорбительное слово, — и что мне поручено наблюдать за правильностью ваших действий

Лицо лесничего посинело от безудержного гнева, он выхватил из ножен кинжал и шагнул вперед, но, заскрипев зубами, остановился в двух шагах от противника. За насилие над княжеским врачом пришлось бы иметь дело с самим князем.

Страшным напряжением воли он сдержал себя, вложил кинжал в ножны, круто повернулся и почти бегом начал спускаться в чащу. Рядом также с бомбардой в руках шел верный Стецко. Пан Згерж, спотыкаясь о корни и сгибаясь под тяжестью непривычного оружия, ковылял сзади в десяти шагах. Вплотную за ним, недоуменно переглядываясь, следовали двое хлопцев с рогатинами.

Лесничий прокладывал себе дорогу как медведь, раздвигая плечами и головой кусты, и такой яростью горело его сердце, что даже мысль о туре стала далекой и тусклой. Самое чувство опасности растаяло в мутно всколыхнувшейся злобе, и группа охотников уже без всяких предосторожностей стремительно приближалась к залегшему впереди и окруженному собаками раненому зверю. Треск ломающихся под ногами ветвей далеко разносился по чаще.

Внезапно совсем новая тревожная нота прозвучала в близких уже голосах собак, редкое тявканье перешло в частый, испуганно злобный гон. Подняв бомбарду для выстрела, лесничий услыхал хруст ветвей и гулкий топот зверя справа, а не спереди, где он его ожидал. Страшным усилием раздвигая стволом ветви, он все-таки успел повернуться и, уже не целясь, почти в упор выстрелил сбоку в тура, с треском прорывавшегося сквозь кусты. Второй выстрел Стецка слился с первым в один с грохотом раскатившийся удар и, уже ровно ничего не видя в густом дымовом облаке, лесничий услыхал короткий, пронзительный, полный нечеловеческой муки вопль. Крик как-то сразу оборвался на низкой хриплой ноте, и на момент сделалось странно тихо. Только трещали вдали ветви под ногами удиравших хлопцев, да за спиной слышалось прерывистое дыхание Стецка, и в этот момент не покинувшего своего пана.

Еще через мгновение облако дыма улетело, смытое порывом ветра, и лесничий увидел себя почти на краю крошечной лесной полянки. Врач лежал на земле, опрокинутый туром. Рядом, изогнув дугой спину и широко расставив ноги, стоял зверь. Кровавая пена с хрипом вытекала из полураскрытой пасти. Вот здесь, под мокрой от пота складкой кожи позади лопатки судорожными толчками билось его истомленное сердце.

Тяжелая рогатина стала легкой и острой, и с внезапной решимостью лесничий рванулся вперед, раздвигая ветви куста, но снова замер под кровавыми зрачками молниеносно повернувшегося зверя.

Был момент, когда казалось два ровных мощных усилия разрывали тело. Скользко прополз стыд бросить человека, беспомощно лежавшего на земле, но не стало порыва отваги для прыжка вперед, и отвратительным, но приятным оправданием показалась мысль о только что пережитом оскорблении… Затем могучие рога медленно склонились к земле, какая-то чужая, не связанная с волей сила толкнула лесничего в чащу кустов, а в следующее мгновение, охваченный тупым мутным ужасом, он несся, сам не зная куда, раздвигая грудью и лицом колючие ветви.

Потом тяжкий удар пониже спины бросил его на землю. Что-то громадное, промелькнув над головой, с хрустом исчезло в чаще, и все покрылось острой болью, вырвавшей протяжный крик.

Он сделал попытку подняться и снова со стоном опустился на землю. Рука, которой он провел по бедру, измазалась кровью, струйкой вытекавшей из разорванных штанов. Несколько минут Кричевский лежал неподвижно, не решаясь разбудить движением начавшую утихать боль, затем медленно и осторожно согнул и снова выпрямил колено. Еще более осторожно, превозмогая боль, попытался пошевельнуть уже всей ногой и весь вспыхнул от яркой захватывающей радости. Нога сгибалась и в бедренном суставе. Он не искалечен, и кость не сломана. Значит удалось отделаться простым ушибом и должно быть только поверхностной раной, судя по тому, что на земле растеклась лишь небольшая лужица крови.