В. Чаплыгин - Всемирный следопыт, 1930 № 06

— Моя работа? — брезгливо вздернул раскосые рысьи брови Канлык-Баш. — Валла! Я школ не жгу, я воин!

— Погоди, товарищ Немешаев, — вмешался вдруг Мухамед. — Расскажи нам о городе Пяпш-Дяли-хана, Арка, — обратился он к басмачу только по имени, тактично опуская его кровавое прозвище. — Рассказывай же, Арка, мы слушаем тебя!

— Хоп! — сразу притих басмач. — Слушайте!

И, опустившись снова на корточки, он начал:

— Так вот: если считать, что в наш край русские пришли в год курицы, то тому, как Пяпш-Дяли был ханом Хивы, прошло уже около полутораста лет. В те времена гурты иомудских чарва (скотоводов) вольно гуляли на просторе хивинских пастбищ. Жизнь текла спокойно. Племена не знали распрей.

В глушь степей редко доходили новости города и, встречаясь у колодцев, чабаны (пастухи) передавали друг другу лишь вести узун-кулака о кочевьях.

Среди чабанов бывали свои знаменитости. И во время этого сказа таким был Пяпш-Дяли. За превосходство в силе и уме пастухи присвоили ему звание хана, и он часто разбирал тяжбы и давал советы в различных делах.

Однажды был устроен той (праздник) у одного из пастухов по случаю рождения сына. Все чабаны были званными гостями. Кокчай, дурама (бульон) и пилав обильно украшали достархан (скатерть) [10] Слово «достархан» чаще употребляется в смысле пир, угощенье. хозяина. Борьба, игры и дутар веселили степных удальцов!

В разгар веселья, когда лучшие певцы восхваляли богатырей иомудских племен и звуки тюйдюка далеко врезались в степное безмолвие, усталый, в пыли пришел чолык (подпасок) из коша Пяпш-Дяли с вестью, что люди хивинского хана описали скот для получения закета (религиозного налога).

— Значит, нашлись ханы и над Пяпш-Дяли? — презрительно вымолвил Пяпш и приказал немедленно разослать по всем пастбищам джарчи (вестников), чтобы от каждого коша бы, снаряжен один чабан на верблюде, с припасами на путь до Хивы и обратно.

Через несколько дней у кибитки Пяпш-Дяли собрались тысяча пастухов и во главе со своим пастушьим ханом двинулись на Хиву. По пескам и такырам, то в золотистых лучах заката, то в стальном полумраке надвигающейся ночи, от колодца к колодцу, мерно двигалось пастушье войско, узкая бесконечная лента верблюдов. Наконец показался зеленый оазис, исполосованный арыками, вырытыми нечеловеческими трудами хошарных рабочих. Над плоскими крышами выделялись минареты, отливая голубой лазурью полукруглых куполов. По дороге то-и-дело встречались узбеки в пестрых халатах на покорных ишаках. Караван пришел в Хиву.

Дикие всадники на верблюдах по узким переулкам живым потоком влились на главную городскую площадь и заполнили ее шумливой гурьбой.

Пяпш-Дяли слез со своего черного, коротко остриженного «нара» (дромадера), выделил себе в свиту отряд чабанов и под предлогом, что он явился с прошением к хану, прошел через ряды охраны. Чудные узоры ханских хором, мягкие ковры и шуршанье шелковых одежд придворных не отвлекли внимания пастухов, — они не признавали другой красы, кроме раздолья кочевий, не знали милей звуков, чем песнь камыша в багряные вечера и гул барханов при серебряной луне.

Первым словом Пяпш-Дяли после селяма было: — «Ты ли хан Хивы?» И вместе с важным ответом: «Да!» — на голову хана опустилась крепкая палка чабана. И гордый Кутли-Мурад, дед Асфендиара, последнего хивинского хана, зарезанного Джунаидом, скатился к ногам пастуха, сметая пыль с его чокая (лаптя). Большая часть визирей была перебита тоже палками по голове, как глушат баранов, и лишь немногие спаслись бегством.

Между тем товарищи Пяпш-Дяли разоружили растерявшуюся охрану, и по городу помчалась на верблюдах джарчи, объявляя о вступлении на престол пастуха Пяпш-Дяли.

Так чабан стал ханом! Весть об этом быстро распространилась среди иомудских племен. Издавна питавшие ненависть к торгашескому городу, иомуды тысячами стекались в Хиву. Везде слышны были восклицания: — «Девр-девр, Пяпш девр!»

Но Пяпш-Дяли не захотел оставаться в Хиве, городе, оскверненном пороками и насилиями. Пяпш скучал по просторам родных степей. И вскоре из Хивы вышел бесчисленный караван верблюдов, нагруженных богатейшей добычей. Пяпш-Дяли-хан привел своих пастухов сюда, и здесь, — басмач указал на небольшие холмы, носившие название Шах-Назар, вздыбившиеся верблюжьими горбами в километре от аула, — и здесь пастушеский хан основал свою пайтахт (столицу), назвав ее Кизилджа-Кала!

Однако, пока Пяпш-Дяли-хан устраивал свою пайтахт, проводил дороги, арыки, рыл колодцы, сторонники хивинского хана, собрав свои силы в Хазараспе, на седьмой год царствования Пяпш-Дяли подошли к Кизилджа-Кале.

Кто мог выйти на защиту города? Вооруженные палками пастухи, для которых появление ханских войск было снегом на голову? «Братья! — сказал тогда Пяпш-Дяли. — Хивинскому хану, визирям и бекам нужны не мы, а их золото, которое мы вывезли из Хивы. Отдадим же вельможам их богатства и уйдем отсюда нищими, вольными пастухами, кем были мы до сих пор!» — И тогда Золотой город на склонах Шах-Назара был покинут. Все население его, предводительствуемое Пяпш-Дяли, спустилось в пустынную голую долину, чтобы там заново построить город, заново строить жизнь. А уходя, по приказу Пяпш-Дяли, золото, шелка, парчу, драгоценные камни сбросили, как негодный сор, в пересохшие колодцы, водоемы и ямы.

Ханская же дружина, не встретив сопротивления, ворвалась в город с кличем: «Пир-яр!» — и вырезала всех, почему-либо замешкавшихся в нем. Но не найдя сокровищ в домах и думая, что их унесли ушедшие пастухи, узбеки подожгли Кизилджа-Калу и понеслись в погоню. Ханские иноходцы вскоре нагнали пастушеских верблюдов. Ну, зачем много говорить? Ясно, что ханские воины за удары пастушеских палок отомстили сабельными ударами. Чабаны же, даже умирая, приветствовали своего вождя криками: «Девр-девр, Пяпш-девр!» В числе перебитых ханскими воинами пастухов был и Пяпш-Дяли [11] Легенда о Пяпш-Дяли-хане, записанная тов. Э. Фэзи в ауле Ташаузского округа со слов туркмена-рассказчика Яш-Улу, приведена здесь дословно, за исключением конца, незначительно измененного в целях увязки с сюжетом рассказа (Автор). …

Басмач замолчал, глядя внезапно загоревшимися глазами на склоны древнего Шах-Назара, изрытого ямами и канавами неизвестного происхождения.

— Ну, а дальше? — спросил нетерпеливо Мухамед.

— Я кончил свой рассказ, — ответит басмач. — Клич «Девр-девр, Пяпш-девр!» до сих пор сохранился в памяти иомудского народа. Вот все, что передавали нам старики, вот все, что сохранила степь о единственном сердечном хане Хивы из пастухов и о его столице Кизилджа-Кале, под развалинами которой до сих пор скрыт неисчислимый гянч (клад), бесценные сокровища Пяпш-Дяли-хана!