Юрий Черниченко - Хлеб

Но почему же двое ищущих, главный агроном и председатель, когда ехали в виноградарский институт, миновали (в прямом смысле, трасса проходит рядом) институт общеземледельческий, коему начертано тревожиться о земле, — Донской зональный НИИ? Тут ведь целый трест с дюжиной опорных совхозов, широта исследований, огромный штат — как-никак шесть миллионов пашни на тихом Дону. Если предложенное доктором Потапенко — блажь, доморощенная новация, то как НИИ позволяет соблазнять сирых и легковерных? Если Яков Иванович указывает выход из тупика, то почему контурно-полосную организацию первыми приняли не опытные совхозы, почему они вообще ее не приняли?

Николай Николаевич Ильинский, директор, ответил доверительно и миролюбиво:

— Яков Иванович затеял прекрасное. Конечно, надо пахать по горизонталям. Но у нас и топографическая съемка старая, неточная, и денег на это нет, и соломы даже — набить те ловушки. Притом, лесополосы ведь выросли, их не согнешь по рельефу, а рубить — у кого поднимется рука? Дело шлифуется, дозревает в процессе опытов…

В науке Северного Кавказа Н. Н. Ильинский — человек с весом, и из этих его слов я вовсе не хочу извлекать никаких критик. Что есть, то и сказал. Иначе почему бы Бараеву возвращаться с юга с высоким давлением, а в Таврии и в Тавриде (на виду у Чатырдага) мести бурям?

Вопрос — откуда оно заводится, то, что отыскали агроном с председателем? На какой почве вырастает и что за климат ему нужен?

Жарким летом семьдесят второго я на неделю обосновался в Новочеркасском институте. Возмущенный нашей поездкой в Матвеев Курган врач посадил Якова Ивановича под домашний арест, запретил встречи, и я был обречен на свободу.

Утрами шел в виноградники.

Как в сельском доме каждый камень и лист шифера служат тому, чтоб было прочно, тепло и сухо, так и в этой зеленой крепости каждая шпалера, полоса, дорожка, канава, каждый проход трактора служили уловлению стока. Учтен любой уклон, даже мизерный. Потапенко тут работает без малого тридцать лет. Конечно, на таких буграх-складках продольная обработка, вроде массандровской, наверняка на этот срок согнала бы гумусный слой в пойму Дона. Или построить крепость, или идти в плен… Вид у чернозема свежий, отдохнувший. В канавах под прелой соломой досужие рыбари копали дождевых червей, бригадиры их за то преследовали: нарушают систему.

Двадцать четвертого июля, не веря себе, я нашел спелую гроздь. Дома у нас первый пирог с виноградом пекли седьмого августа, в семейный праздник, и мать выпрашивала у знакомых сторожей две-три кисти самого раннего, еще кислого «чауша». То — на южнобережье Крыма! Здесь — северная граница винограда, а синеватые, с великолепным мускатным тоном ягоды содержали сахару процентов под двадцать. Оказалось — «фиолетовый ранний», морозостойкий, иммунный к болезням, из сортов Якова Ивановича. Селекция винограда и принесла ему Государственные премии, хотя селекцию своей специальностью сам он не считает. «Мое дело — факторы жизни растения». Пусть так.

Жил я в одном дворе с младшим братом профессора, Александром Ивановичем. Он состоит в институте лаборантом — с тех еще лет, как вернулся с войны. Перед моим окном гонял бойкий мальчуган лет восьми. «Арне, ужинать!» — звала мать. Арне — редковатое имя для донского хлопчика…

— Да ведь не мы называли, — объяснил за скромной семейной трапезой Александр Иванович. — Это дядя Тур имя дал, верно, Арник? Мама поехала покупать нашего разбойника, а у нас в гостях был Тур Хейердал, он нам и оставил имя. И кораблик свой.

Мне был показан макет «Кон-Тики». У Хейердала виноградник в Италии, его интерес к работам Потапенко почти профессионален.

Сюрпризы только начинались. Я схватил лихорадку — Александр Иванович принес свежей коры хинного дерева. Оно, оказалось, растет в теплице, там и тропические растения, и недурная роща цитрусовых. Меньшой брат ставил в этом ботаническом саду какие-то опыты…

Я поправился — провели вечер в музее, среди античных амфор, хазарских котлов, изъеденного ржавчиной инструмента древних виноградарей. Все найдено при раскопках на территории института — с археологами у Александра Ивановича давний контакт. Курган, при котором теперь ресторан «Сармат», раскапывали сами — с присутствием археологов, понятно. Клад был давно разграблен, ничегошеньки, кроме следов грабежа, ну а северный склон — его и глядеть было нечего, туда ценностей не клали — шевельнули бульдозером для порядка. И вдруг восемь чаш из электра, позолоченных, с медальонами в центре, заказной эллинской работы самое позднее первого века! (Александр Иванович объяснял — вот рабы убирают виноград, опорой лозе служило намеренно засушенное дерево; вот Амур и Психея, нереиды, Посейдон…) Скифское же серебро, найденное в третьей бригаде, пришлось отдать Эрмитажу, взамен у него выпросили вот эти чернолаковые килики, явно из метрополии. Амфоры склеивали сами: доставив морем вино и масло; греки тару тут разбивали — ведь степняки пользовались легкими и удобными мехами.

Древнейшее из культурных растений, виноград прошел на берегах Дона через много цивилизаций. Русские обживают эти берега только в десятом веке. Был ли разрыв между древнерусским и средневековым казачьим виноградарством, прерывалась ли культура живших здесь некогда аланов, черных болгар, «неразумных хазар», с которыми были счеты у вещего Олега? Или народные сорта «цимлянский», «аленький», «варюшкин», «слитной», «красностоп» ведут родословную прямо от доадамовых лоз Закавказья, родины европейского винограда? Потапенко-младший исходил аулы Дагестана, привлек к выяснению родословной форму инструментов, местные тюркские названия — он дал мне оттиски своих работ… Нет-нет, он не историк. Вообще, сказать честно, диплома у него нет, засел на третьем курсе заочного СХИ, все недосуг.

Во время своих утренних хождений я дважды видел лису с лисятами — она перелаивалась с институтскими дворнягами. Выяснилось, и к этому причастен меньшой брат. Гектаров двадцать земли на виду у шумного Новочеркасска оставили, как выразился Александр Иванович, «в покое»: уголок некосимой степи, овражки, лесок, пруд. Не дают убивать живое ни химией, ни дробью, ни косой-лемехом. Яков Иванович провел участок в горсовете как микрозаповедник, а меньшой брат защитил от ревизоров хитрым плакатом: «Цех биологической защиты. Участок сохраняемой природы для поддержания биологического равновесия». За десять лет тут появилось двести пятьдесят растительных видов, поселились перепела, куропатки, зайцы, белки, вот и лиса… Ну, и божьей коровки, златоглазки, иных энтомофагов полно, ведь ядов институт на виноградники не вносит. Микрозаповедникам Потапенко-лаборант склонен придавать серьезное значение. Роль гигантов типа Аскании в сохранении биоценозов невелика: уже в километре от заповедника живому негде приклонить голову. Нужны малые островки, вкрапления нетронутой природы, земельные траты тут невелики, каждый совхоз может себе их позволить, и будет противовес нашествиям тлей, плодожорок, прочей нечисти. В омской степи, под Иссык-Кулем (он показал статью) заповедали всего пять гектаров целины и колков — эффект уже виден. С чего ж и начинать биологическую защиту, если не с зеленого дома, где всегда живут в тесноте и никто не в обиде?