Юрий Черниченко - Хлеб

Городов, где в универмагах полки ломятся, я впрямь не видал, но сельские магазины, где «дефицит» не дефицит и где многое из грез целинниц могло бы сбыться, есть, я в них бывал, и заповедные эти острова ближе, чем Эстония, — в том же Казахстане. Я рассказывал о потребсоюзе Меркенского района Джамбулской области.

Там просторные, сияющие магазины. «Сапожок» — обувь на любой вкус; «Ягодка» — фрукты-овощи круглый год, «Мелодия» — баяны, скрипки, пластинки. Там председатель потребсоюза И. М. Черкис работает бессменно четверть века и работает: его торговая сеть замечает и старается выловить каждую отложенную тысячу, у него товарооборот, а не товарозастой, у него свои цеха и колбасы начиняют, и торты пекут, и пиво варят, его сласти разбирает черноглазая детвора всей Чуйской долины. Там вклады в сберкассах считают кооператорской задолженностью колхознику: больше на книжках — хуже торговля, хуже жизнь. Послы Черкиса летают на всякие ярмарки, и из тридцати миллионов рублей годового товарооборота четыре миллиона не покрыто фондами, а добыто расторопностью. При мне женщины-казашки за чаем хвалили Черкиса, поднимаясь, не подозревая того, до политэкономических высот:

— У Черкиса рубль везде одинаковый… Как в другом месте? В чабанской бригаде человек живет — купить нечего, рубль легкий. В колхозе живет — сельпо близко, рубль лучше. В районе универмаг большой — дорогой рубль. В Джамбул поехал — всякий товар, в Алма-Ату — совсем хорошо. Молодежь ездит, видит. Три раза деньги отвез, на четвертый сам там остался. Через год в гости едет — красивый, модный. Дальше от бригады уехал — больше всего получишь на рубль. В селе клуб плохой — важно, да? А рубль неодинаковый — разве не важно? В Мерке рубль кругом одинаковый, товар к человеку едет!

Но рассказывать такое в лавке, пропахшей гнилыми арбузами, значило дразнить голодного. А товаров тут, видно, нет и потому, что кто-то другой, умелый, оборотистый, перехватил целинную долю…

Допустим, однако, что особо ценному работнику помогут с толком истратить заработанное: район выделит ему «Москвича», а рабкооп добудет гарнитур и холодильник. Все равно — лично, в одиночку создать жизненный комплекс по своей мерке он не сможет. Максимум, что сумеет он самостоятельно, — это построить дом (хотя как раз индивидуальное строительство на целине идет очень туго, даже в колхозах ориентируются на казенное жилье). Но уже с водою для питья он входит в сферу обслуживания.

«Новый дом пустовать не будет!» — так звучал один из кулундинских лозунгов. Оказалось — будет. И уже пустует в Углах, Ключах, Благовещенке. Да не камышитовые, не «сборно-щелевые» — кирпичные дома пустуют! Потому что опять-таки нужен комплекс, весь жизненный круг, а не долька его. Опрос новосибирских социологов показал, что в требованиях сибиряков к своему поселку на первых местах стоят водопровод, детсад и баня, затем медпункт (аптека), столовая (чайная) и школа, потом требуют магазин, клуб и швейное ателье, а под конец речь о пекарне и парикмахерской. О спортивных залах, закрытых бассейнах и прочих достояниях колхозов с дифрентой I в степи не заикаются, но идея жизненного комплекса, в котором общественная часть благ была бы выравнена с заработками, то есть личной частью, проникла повсеместно.

«Не родители детей увозят, а дети — родителей!» — сказала мне в «Первомайском» одна женщина, мать троих школьников. «У нас не механизатор сдерживает урожаи, а учительница немецкого», — говорит знакомый омский агроном. Чем прочней материальное положение семьи, тем большего хочет она для своих детей, и редкий универсал не мечтает видеть сына и дочь студентами. А из Федоровского района, где «Первомайский», ежегодно выбывает от ста до ста сорока педагогов. Мастер-универсал зарабатывает в несколько раз больше врача, и это вроде бы хорошо, но молодой врач (точней — «врачиха»), отбыв после вуза положенное, всеми правдами-неправдами перебирается в город. Если еще до приезда в село та «врачиха» узами брака не связала себя с сельским хозяйством, надежд на ее укоренение мало.

В одной книге по оборонному русскому зодчеству емко сказано, что крепости Пскова, Изборска, Новгорода выражали не русскую мощь, а силу противника. Башню, какую легко могли взять тевтоны, и строить было незачем.

И в необъявленной «войне» за рабочие руки критерии «оборонных сооружений» Западной Сибири тоже задаются, так сказать, за кордоном — там, куда едут из Хмелей-Опалимов. Степь не бездействует, нет. Подчас поражаешься, что меж делом — меж севом и жатвой — успела сделать та же Кулунда. В Волчихе с великими трудами и строгими выговорами подняли телевизионный ретранслятор, и смотреть матч с Пеле сюда съезжались за сотни верст. Благовещенка напористо строит школы — в десятилетке тут видят стержень, гарантию сохранности любого села. Строятся грунтовые дороги.

Но на всю Кулунду (16 районов, 48 тысяч квадратных километров) только 50 километров дороги с черным покрытием, и постоянной автомобильной связи с Барнаулом, Рубцовском, Павлодаром у степных райцентров нет. А в волновахском, взять для масштаба, районе Донецкой области — больше шестисот километров асфальтированных трасс, в любой сезон можно проехать к любому хутору.

В Кулунде стало полегче с кадрами клубных работников: училища шлют девчат, обученных и руководить хором, и «молнию» выпустить. А при Дворце культуры усть-лабинской «Кубани», как и во многих других краснодарских колхозах, на платных должностях работают до тридцати человек — хореографы и тренеры, артисты ансамбля, оркестранты…

Можно сказать: где такое возможно, там и в народе не нуждаются, переманивать людей тот край не станет. Верно, но там создаются ГОСТы сегодняшней жизни, оттуда и идет понятие, что такое «лучше» в нынешнем смысле, остается искать его. Высота стен и башен оборонного культурно-бытового комплекса диктуется оттуда, и брешей-разрывов в защитном кольце быть не должно! Сложатся реальные стены домов просто и Домов культуры, аптек и пекарен в умозрительную охранную сибирскую стену — и по асфальтным трассам в степь потечет народ…

— Асфальт, — слушая такое, улыбается Николай Иванович, — А оно крестьянину и не надо. Мы по земле ходим.

То есть как это — не надо? А телевидение, водопровод?

— Живем же. И сами не дикие, и дети учатся. Я почти каждый год в Воронеж езжу, а назад не тянет. Тесно там. А тут вольнее.

Рукава у Николая Ивановича засучены, сквозь тонкую белую кожу видны вены очень сильных рук. Говорит ласково, но снисходительно — слишком уж простые вещи приходится объяснять. Заработок? Ну, примерно две двести в год, да что заработок? Там, под Воронежем, дают по центнеру хлеба на трудоспособного, а тут — по двадцать пять центнеров на семью. С коровами там мука, распродают, а здесь сена вдосталь, солома — бесплатно, колхоз и пастуха для людского скота нанимает, дрова тоже дешевые. Колхозу ты нужный. За выслугу лет платят, а кто из армии вернулся или остался после десятилетки — два года поддержку получает на обзаведение, двадцать процентов к зарплате.