Вячеслав Рыбаков - Письмо живым людям

Мнения членов Совета разделились; дискуссия быстро зашла — или ее участникам показалось, что зашла — в тупик. Во всяком случае, стало ясно, что директивно вопрос решить нельзя.

Тогда Совет призвал ко всеобщему референдуму пилотов, в результате которого Андрей довольно значительным большинством голосов был отстранен не только от командования, но и от пилотирования в составе экипажей навечно.

Не раз Андрею снилось с тех пор, что на Солнце сброшен он сам; не раз он с криком просыпался, чувствуя нестерпимый жар протуберанца…

Он шагнул вперед.

Люк еще не успел полностью раскрыться, еще не успокоился воздух в переходной камере, встревоженный выравниванием давлений, а он шагнул вперед, потому что там, по ту сторону распахивающегося панциря, он уже видел глаза Соцеро.

За спиной Соцеро были какие-то люди. Андрей видел их смутно, у него все плыло перед глазами.

Так они стояли.

— У тебя рубашка в крови, — произнес наконец Соцеро.

— Пришлось резко тормозить, — сипло ответил Андрей. — Да еще расхождение с этим дурным космоскафом… Текло из носу.

— И на ушах…

Андрей потрогал и тут же отдернул руку.

— Значит, и из ушей.

В глазах Соцеро стояли слезы. И гордость, и жалость, и только что пережитый страх.

— У тебя отнимут права, — сказал он, подразумевая яхт-права.

— Не привыкать, — ответил Андрей, и Соцеро понял, что Андрей имеет в виду гораздо большее.

— Ты мог крышку ангара пробить.

— Черт с ней.

— Ты чуть скаф с академиками не размазал.

— Провалились бы они все!

— Андрей, тебя же немедленно отправят обратно!

— Ха, посмотрим, как у них это получится. Я обогнал ближайший патруль на полтора часа. К тому же я, может, еще и нетранспортабелен, — добавил он почти кокетливо.

У Соцеро задрожали губы. И только тогда он обнял Андрея, а уж тогда Андрей обнял Соцеро и повис на нем.

Соцеро понял. Так и не успев расплакаться, он подхватил Андрея на руки и поволок прочь из залитого ослепительным светом ребристого ангара.

— Это мой друг, — сообщил он расступившимся людям. Один из них бросился вперед и раскрыл перед Соцеро тяжелую дверь.

— Как я летел, — шмыгая носом, сладостно прошептал Андрей, прикрыв глаза. — Это же сказка… поэма… Если бы ты видел, как я летел.

— Я видел кое-что, — ответил Соцеро. — Псих. Бандит. Это мой друг, — сообщил он двум шедшим навстречу людям, которые молча прижались, пропуская их, к стене коридора.

— Ой! Дай я ногами! — вдруг опомнился Андрей.

— Ради бога, не гони волну, — ответил Соцеро. — Помолчи, подыши глубоко и умиротворенно. Умеешь?

— Умел когда-то, — улыбаясь, ответил Андрей.

Так они шли минуты три. Потом Соцеро остановился.

— Жми сюда, — велел он. Андрей, продолжая блаженно улыбаться, оттопырил левый мизинец и изящно ткнул им в кнопку. Дверь беззвучно спряталась в стене.

— Здесь я живу, — проговорил Соцеро, внес Андрея в каюту и бережно уложил на койку.

Потом уставился Андрею в глаза. Губы его опять задрожали.

— Андрей… я правда ничего не мог сообщить. Если бы просто нарушение режима секретности — знаешь, я бы куда его послал. Но это же ты… первопричина… — Он глотнул, дернув головой. — Кто мог тогда предположить, что эта ситуация даст такую исключительную возможность скакнуть лет на пятьдесят вперед! Если не успеем, — его лицо помрачнело, — ты и так бы обо всем скоро узнал… как и все. А если успеем — я бы к первому к тебе, к первому, веришь? Знаешь, мне даже снилось несколько раз — все уже хорошо, хочу рассказать, порадоваться, пришел к тебе, а слова вымолвить не могу. — Он надорванно засмеялся, продолжая ищуще заглядывать Андрею в глаза. — Ы! Ы! А больше — ни звука…

— Да ладно тебе, — сказал Андрей. — Давай подышим умиротворенно.

— Тебе не мерзнется? Не укрыть одеялом?

— Да нет, что ты! — Андрею было так уютно и тепло, как, наверное, с детства не было. — Посиди.

— Нет, но как ты догадался? Откуда?

Андрей заулыбался опять.

— Магическим путем, — загробным голосом сказал он. — Там, на перекрестках астральных путей, соединяющих поля восходящих и нисходящих инкарнаций…

Соцеро облегченно захохотал:

— Может, кофе хочешь? Или чаю? Хочешь чаю с медом, а?

— Погоди. Все в порядке, — сказал Андрей, — сейчас я прочухаюсь. Ты давай-ка излагай, что у вас стряслось.

Ничего особенно интересного с этим рассказом не связано. Я даже не могу припомнить, существовал или не существовал некий его первовариант, сколько-нибудь серьезно отстоящий по времени от момента написания текста, в конце концов опубликованного в августовском номере «Знания — силы» за 1983 г.

С уверенностью могу сказать, что импульсом послужил рассказ Андрея Балабухи «Могильщик». Там главный персонаж сбрасывает что-то плохое (вылезшее, как водится, из-за лампы), что встретилось ему в Космосе, на Солнце от греха подальше, и поступок этот трактуется как, в общем, положительный. Человек взял на себя ответственность, не испугался поношений и фактически спас всех, кто полез бы исследовать прожорливый феномен. Мне, конечно, приспичило поспорить. Во-первых, так ли уж хорошо совершать столь необратимые действия, может, и удалось бы совладать как с дураками, которые будут лезть на феномен очертя голову, так и с самим феноменом, а во-вторых… ну, елки-палки, а о Солнце ты подумал? Феномен-то шут его знает на что способен? А ежели с солнышком что случится?

Они давно лишились последних сил. Из зеленоватой, чуть слоистой мглы медленными толчками опускались влажные, холодные перекладины — следовало тянуться к ним, и они проплывали мимо лица, и уплывали вниз медленными толчками, и растворялись, и нога искала их на ощупь. Мужчина долго пытался считать ступени, чтобы хоть чем-то занять ум; он устал не меньше женщины, потому что от самого шоссе, вдруг вставшего на дыбы, бежал с женщиной на руках. Женщина, поднимая голову, могла видеть во мгле чередование двух темных пятен — это были ноги мужчины, перебиравшие ступени. Где-то далеко внизу все грохотало и рушилось — здесь были только туман и спертая тишина, как на морском дне.

— Я замерзла, — произнесла женщина.

Мужчина не отвечал, продолжая медленно, мерно карабкаться вверх.

— Я очень замерзла, — повторила женщина.

— Главное — не выбиваться из ритма, слышишь? — донесся до нее бесплотный звук. — И никаких остановок. Минута в облаке отнимает день жизни.

В сумеречной вате тумана голоса казались мертвыми и страшными.

— Я совсем закоченела, и пальцы у меня не цепляются, — сказала женщина почти капризно. — Я сорвусь. Ты хочешь, чтобы я сорвалась?

Темные пятна замерли.

— Сейчас, — проговорил мужчина, едва сдерживая раздражение.