Вячеслав Рыбаков - Письмо живым людям

Ринальдо на ощупь сунул руку в карман и вытащил ампулу с лекарством, приложил к тыльной стороне ладони, нажал на донышко. Лекарство с легким зудом пронизало кожу.

Удушье отпустило почти сразу. Ринальдо осторожно впустил воздух в легкие. Смог увидеть, как Астахов тревожно смотрит на него, перегнувшись через стол.

— Позвать врача? — спросил он опасливо.

— Нет, нет. — Ринальдо попытался улыбнуться. — Пустяки. Уже все. Спасибо, Валя.

Врача… Хоть об пол черепом бейся.

Адмирал молчит и безнадежно глядит в стену. Ему худо. Ведь не кто иной, как он, кричал вчера: я знаю эти машины! Он забыл, что когда вторгается непредсказуемое, конкретные знания пасуют. А неконкретное, вкусовое неприятие не доказывается… почему-то. И адмиралу теперь худо. Настало время этических абстракций — оно всегда возвещает о своем приходе катастрофой, перед которой пасуют конкретные знания, — и он, страдая, ждет, что скажет Ринальдо, который болтает, но выручает: в детстве, когда знойный мальчик не успевал с уроками, потому что надо было целоваться с девочками или драться с другими мальчиками; в Школе астронавигации, когда знаменитый курсант до одури бесился на тренажере, выковывая мужское тело предельными нагрузками, дрессируя себя до полного автоматизма реакций, уводя в неразмышляющий инстинкт каждое движение каждой мышцы и каждой мысли…

И Валя Астахов, друг настоящий, а не рабовладелец от дружбы, единомышленник на вторых ролях, тоже ждет с какой-то потусторонней надеждой; будто можно сейчас встать и сказать: «Нет, в радио вкралась ошибка, корабли целы, я точно знаю». И оба поверят, вот что страшно. Поверят сущей чепухе, ведь правда настолько нелепа и жестока, что нет у сознания возможности принять ее, вместить ее, приноровить ее к дальнейшей жизни. Вернее, приноровить к ней дальнейшую жизнь. Какая уж тут дальнейшая жизнь…

Ну а мне-то от кого ждать спасительной лжи? Спасительной… Спасительная ложь уже была вчера, когда Чанаргван победно трубил в эфир. Хватит. Ринальдо изо всех сил стиснул голову ладонями, но это не помогло. Правды не было. Выхода не было. Смысл правды — давать выход и спасение; а когда нет выхода, правда ничем не лучше лжи. Спасения не было, все катилось в тартарары, и никому он, так привыкший помогать, помочь не мог на сей раз, оттого что он не бог, он всего лишь координатор усилий человечества, а возможности человечества конечны. Исчезающе, пренебрежительно малы по сравнению с той задачей, которую навалила на него природа.

— Послушайте, — вдруг глухо произнес Чанаргван. — А это не диверсия?

Ринальдо увидел, как глаза Астахова, устремленные на него, наполнились серой жутью; и так тошно ему стало, когда он понял, что Валя сразу поверил в этот бред, как бы страшный, отверзающий пропасть, намекающий на неведомого и жестокого врага, но на деле — упрощающий мир до структуры детской страшилки. Тут в троллейбус вошли мертвец и два скелета, и мертвец отнял у мамы ее зонтик…

— Паранойя — плохой советчик, — сказал Ринальдо.

— Но это все объясняет по крайней мере, — неуверенно возразил Астахов.

— Предположение наличия бога, как известно, еще две тысячи лет назад объяснило все и навсегда, — устало парировал Ринальдо. — Неисповедимы пути — и шабаш. Я уж не говорю о том, как удачно объясняет факт восходов и закатов предположение о вращении известного Солнца вокруг известной Земли.

— Демагог, — с ненавистью процедил Чанаргван.

— Кто этим станет заниматься? — немощно выкрикнул Ринальдо.

— Те, кто голосовал против колонизации Терры, — быстро ответил Чанаргван. — У них даже были сторонники в низовых, неинформированных звеньях Совета, если помнишь. Нет, серьезно! — Идея его увлекла. — На всякий случай я провел бы негласное расследование.

— Ты и впрямь не в своем уме.

— Ну хотя бы какой-то маньяк… новый Герострат, — пробормотал Астахов. Он почти молил.

— Штампы, штампы, штампы… Вы что, не охраняли корабли от случайных посещений?

— Охраняли…

— Не проверяли перед стартами?

— Проверяли.

— Но что тогда? — заорал Чанаргван свирепо. — Что?! Ты только возражаешь. Но сам-то понимаешь что-нибудь? Или это и впрямь Господь Бог?

— Все, чего мы не знаем, — это Господь Бог, — сказал Ринальдо.

Замолчали снова. Надолго. Ринальдо обеими руками взял чашку с соком и стал пить медленными, мелкими глотками; чашка тряслась и время от времени больно придавливала нижнюю губу к зубам. Сок был вкусный. Несколько капель выплеснулось на колени.

— Что говорят в Совете? — спросил Астахов. Ринальдо поставил пустую чашку на стол и искоса глянул на Чанаргвана. Чанаргван молчал.

— В Совете не знают, — нехотя произнес Ринальдо.

— Почему не знают?!

Чанаргван не отвечал — темнел, будто скала в ночном тумане.

— Мы пока не информировали Совет, — процедил Ринальдо. — Для Совета, как и для всех, эвакуация проходит успешно, по плану. Мы, — он опять надавил на «мы», безропотно принимая вину на себя, — были уверены, что вчерашняя катастрофа никак не может повториться, и не хотели провоцировать задержку следующих рейсов пустым расследованием, которое стало бы неизбежным, просочись дело в Совет.

— А теперь? — спросил Астахов после паузы. Ринальдо покосился на Чанаргвана. И Астахов покосился. Чанаргван молчал.

— А теперь, — сказал Ринальдо, — откровенно говоря, Валя… я даже не знаю, как построить отчет. Как объяснить, что мы не отчитались вчера. И как объяснить, что мы как ни в чем не бывало угробили сто тысяч сегодня. — Чанаргван отчетливо встрепенулся в сумраке у портьеры, наконец-то решив сказать свое слово, но теперь уже Ринальдо не дал ему и поспешно продолжил фразу, усмехнувшись своей кривой усмешкой: — Разве что ссылкой на диверсию. Но если и есть где-то диверсанты, так это я и Чан.

— Диктатура… — недоверчиво протянул Астахов.

— Да! — вдруг взорвался Чанаргван у стены. — Хоть хунтой назови! Мне нет дела до ярлыков! Мы должны дело делать, поняли? Не болтать, а думать, думать, думать!! — Он замолотил себя кулачищами по голове.

— Покажи нам пример, — попросил Ринальдо тихо.

— Я уже все придумал, — жестко сказал Чанаргван. — Мы столкнулись с невероятным стечением обстоятельств, или с диверсией, или со стихийным бедствием — не знаю. У меня нет времени выяснять это! Но я усилю охрану и буду гнать. — Он выбросил в сторону Ринальдо палец, и воздух кабинета кроваво проколола вспышка рубина на перстне, — в это бедствие корабль за кораблем, пока хоть десять, хоть пять не прорвутся к Терре! Другого выхода нет! Хоть сколько-то спасем!

— Да вы с ума посходили… — потрясенно выдохнул Астахов. — Там же люди…

— Я сына не пожалел!

Напрасно он это сказал. Ринальдо вновь почувствовал, как воздух пропал и остался твердый вакуум. Ринальдо несколько раз заглотнул ртом — наверное, с хрипом и мокрым взвизгом в горле, но сам он, конечно, не слышал ничего. Потом отпустило, и он сразу снова вспомнил, что Земля стала ему совсем чужой. Потому что Дахр не улетел, а погиб.