Вячеслав Рыбаков - Письмо живым людям

На пульте зажегся сигнал.

Это значило, что на маленьком следящем спутнике в двухстах тысячах километров от Земли и в сорока семи миллиардах километров от Базы наместничества два оператора из касты Производящих привели в действие излучатель, дистанционно разрушающий определенные сектора памяти. Наместник знал: операторы всегда делают это с удовольствием. Низведение доселе богоподобного Покоряющего до уровня грязного аборигена было для них редкой радостью, подарком судьбы.

Его Светлость опустил пальцы на биоконтакты прямой связи и начал составлять донесение Его Величеству.

Его Величество получил донесение сразу после второго завтрака. Семь тысяч пятьсот сорок третий, подумал он с легкой досадой. Процент отсева не слишком большой, но ожидалось, что он будет еще меньше. Что ж. Тем более оправдан этот блистательный фарс. Один добряк, затесавшийся в командный состав, страшнее эскадры вражеских крейсеров.

Всю молодежь высших каст мы процедим через это сито, думал Его Величество, медленно идя по упругому силовому ковру, парящему высоко над замершим ледяным вихрем. Огромные звездчатые радуги пульсировали и медленно вращались по сторонам, давая отдых усталым глазам и усталой душе. Мы очистимся, думал Его Величество, мы по-настоящему очистимся наконец. Все мальчуганы рвутся в разведчики, и все они пройдут через эту, самую тяжелую, школу верности, которую никакие тренировки, никакие ментоскопирования не способны заменить.

А когда окончится этот спектакль, этот тончайший тест, Зарриан воистину станет единым, готовым к новой Волне Экспансии. Разом мы захватим планетки, служившие декорациями для этого испытания, и тогда… Перед мысленным взором владыки предстала карта Галактики. Туда, в третьем рукаве и далее, развивая успех к Магеллановым Облакам, нанесем мы всесокрушающий удар.

…Два оператора на следящем спутнике, скорчившиеся в тесной рубке, смотрели друг другу в глаза, боясь дышать. На пульте сработал индикатор.

Его Светлость подтвердил получение их сигнала.

— Пятнадцать лет! — хрипло выдохнул один из операторов. — Пятнадцать лет Фронт ждал этого момента!.. Пресветлый Бог Звезд! — Он задохнулся от возбуждения и восторга. — Сколько наших погибло, чтобы мы тут смогли наконец оставить память одному из нас…

— Он не из нас, — хмуро сказал второй. — Он из Покоряющих. Я их и в глаза-то не видел. Плохо я верю все-таки, чтобы такой мог дело сделать как следует. Они же так: сегодня одно, а назавтра уже другое, все им забава…

— Ты-то почем знаешь, коли не видел их в глаза?

— Конечно, — буркнул второй, угрюмо помотав головой, — кроме них, на планеты и не пускают никого…

— Пора, — сказал первый. — Сколько надо, выждали. Датчик мы обманули, но до регистрограмм не добраться. В ближайшие дни будет инспекция, а на лентах все видно… что парень остался во всеоружии. Так что давай прощаться. Все будет выглядеть как случайная авария реактора, никто не докопается. И вскоре эта планета… забыл, как ее… станет контрсилой, равной Зарриану. И тогда…

— Да что ж ты, товарищ… — пробормотал второй. — Или я не знаю, на что шел? Не мы первые погибнем ради великого дела… и не мы последние, наверно. Мне обидно только, что этот белоручка, аристократишка этот, — не из наших.

— Дело покажет, — отрезал первый, — из чьих.

— Дело. Дело делу рознь. Он и не узнает никогда, как нас звали и что были, мол, такие…

— Разве это важно? — спросил первый, а потом усмехнулся, протягивая правую руку к биоконтакту, а левой обнимая напарника за плечи. — Может быть, узнает. Когда-нибудь.

Они ничего не успели почувствовать. Маленький спутник распался мгновенно и тихо; несколько секунд облако, которым он стал, светилось слабым голубоватым светом, потом погасло.

…Когда первая радость схлынула, Алька, все еще улыбаясь до ушей, старательно разобрал деструктор и упаковал его в свою сумку. Все вдруг так чудесно переменилось… Значит, так, думал Алька, нашептать решение Аркадьеву — раз, выявить того, кого пришлют мне на смену, — два. Причем так надо сделать, чтобы помочь и тому парню все понять. Аккуратненько, безо всяких прямых контактов поначалу, чтобы парень сам дошел… Гений — хорошо, а два — лучше. Вот здорово, даже внешность менять не придется! Можно вернуться к бабке, можно любить Юлю!.. Вот это работа!!

Чуть поднапрягшись, он воскресил пространственное ощущение спальни в квартире Аркадьева. Телепортация была мгновенной и неощутимой. Физик спокойно посапывал; положив голову ему на плечо, совсем беззвучно спала его жена. От их беззащитности у Альки, неподвижно висящего под потолком над ними, перехватило горло. Он улыбнулся и начал.

Через несколько часов, Алька знал это твердо, Аркадьев проснется от смутных и ярких видений, а потом, пугая домашних, замрет на несколько секунд, еще не веря себе, а потом, пугая домашних, закричит: «Так вот же в чем загвоздка!»

Тихо, тихо, для Земли и для Зарриана…

Видишь, сказал себе Алька. Ничегошеньки ты не знал, что на самом деле творится — но чувствовал, что поступаешь правильно, и именно так оно и оказалось. Главное — слушаться совести. Тогда все будет хорошо.

Еще один престранный случай. Ничего почти не помню.

Скорее всего проставленная в конце рассказа дата — это время создания окончательного варианта текста. Хотя не может быть, чтобы перед тем, как отдать рассказ в первый опубликованный сборник семинара (он известен как «Синяя дорога» и был опубликован в 1984-м), я не вносил каких-то улучшений. Но скорее всего они носили лишь чисто стилистический характер: в начале 80-х я уже знал цену мелочной, дотошной правке.

Отчетливо помню, как одна моя знакомая, которой я читал куски из этого рассказа, по поводу первого вздорного телефонного разговора Альки с Юлей заметила: «А это совсем про нас». Наиболее интенсивно мы с этой подругой общались в 1976–1977 гг. Так что, может, и 77-й…

Черновик не сохранился. Видимо, я пироман.

Медленно наступал вечер — прозрачный и тихий ветер Солы, наполненный медовым светом заката. На поверхности мутного фиолетового моря, широко разметнувшегося в трехстах метрах под нами, разгорались слепящие блики. Прищурившись, я смотрел на огромный диск Мю, висящий над чуть выпуклым, кипящим горизонтом, и не думал ни о чем. Наступил отдых — странный, ненужный и пустой. Завтра улетаем. Завтра. Я стоял у стены диспетчерской и просто смотрел.

Дверь почти беззвучно раскрылась у меня за спиной. Я выждал секунду и спросил:

— Ну?

Тяжелые, старческие шаги прошаркали к столу, и после паузы смертельно усталый голос сказал: