Сергей Лагодский - Загогулина в портфеле президента

— Гневу можно противопоставить силу, а коммунисты, как известно, никогда не церемонились в средствах.

— Не будут и сейчас церемониться. Но вспомните Чаушеску. Он готов был стрелять и давить сколько надо. Не помогло.

— Вы считаете, что такой ход событий предрешен? Есть способы их остановить?

— Надежных, честно говоря, нет. Повторюсь: это как волна. Либо захлестнет, либо нет. Она идет. Вопрос: какой волнорез мы собираемся строить? Если из раздробленных демократических движений и каждый будет руководствоваться своими личными амбициями, то уж тогда точно захлестнет. А если придет понимание, что угроза большой беды реальна не только для тебя лично, но и для всего мира… Понимаете, если бы наша страна не была нашпигована ядерным оружием, то с исторической точки зрения, наверное, было бы даже интересно посмотреть, как все повернется. А в нашей ситуации все чертовски опасно — хватит ли ума у тех, кто сегодня рвется к власти, не втянуть нас в какую-то авантюру?

— Что может означать их приход лично для вас?

— Ну… (смеется). Об этом они все уже сказали, тут у меня иллюзий нет.

— Егор Тимурович, вы остаетесь в политике или уходите?

— Я остаюсь. Уйти в создавшейся ситуации значило бы помочь им.

— И где же ваше место в политике сейчас, когда вы не прошли в парламент?

— Это место лидера последовательной либеральной, антифашистской, антикоммунистической и антитоталитарной партии, которая именно в этих условиях в высшей степени необходима.

— Какая сегодня ситуация в партии? Уныние, разброд?

— Поражение есть поражение, не всякому дано его перенести. Но разброда нет и не будет.

— Москва и Питер проголосовали за вас, Россия, считайте, против. Во всех бедах до сих пор обвиняют вас, и сколько бы ни говорили, что Гайдар давным-давно не в правительстве и был в нем несравнимо меньше Черномырдина с куда меньшими полномочиями — не работает. Виноват Гайдар. Как долго на вас будет висеть бремя вины за то, чего вы не делали?

— Трудный, а для меня мучительно больной вопрос. Мы жили в закрытом, лишенном объективной информации обществе.

Люди просто не знали, что происходит и почему делается то, а не другое, — стоит ли удивляться, если они приходят в итоге к ложным выводам? Ведь что было? Был режим, который уже многие годы мог существовать только на подсосе. Тебе дают кредиты, пока ты их можешь обслуживать — платить проценты, возвращать, брать новые, возвращать, брать… Но не до бесконечности. Приходит момент, когда не можешь платить проценты, возвращать… Все, подсос отключили. И экономика приходит в состояние свободного падения — как самолет, у которого попросту кончилось горючее. В этой ситуации команда, тихо прошмыгнув мимо пассажиров, выпрыгивает на позолоченных парашютах, а пассажирам предлагают, если кто хочет, попытаться самим посадить лайнер. Мы попытались — просто выхода не было. И посадили. Без голода, но с тяжелыми потерями — экономика болезненно приспосабливалась к жизни без подсоса. Так что я понимаю тех, кто проклинает нас, — люди побились, им больно.

— Ну хорошо, а после посадки? Можно было облегчить их участь?

— Конечно, можно было. Когда мы преодолели экстремальную ситуацию, стало ясно, что дальше надо еще последовательнее и решительнее вести политику реформ. А это всегда наступление на группы интересов. В этот-то момент нас из правительства твердо и решительно убрали. Пришел Черномырдин — кстати, при поддержке коммунистического большинства. Но чтобы понять его положение, представим, что вас, журналиста, поставили начальником нефтегазодобывающей установки. Вы хороший журналист и неглупый человек, но один эксперт советует одно, другой — другое, а вы знаете, что, если нажмете не ту кнопку, — рванет. Правительство Черномырдина наделало немыслимое количество глупостей, потом эти глупости оно начало исправлять и кое-что сумело выправить, и в 1995 году действительно появились признаки выздоровления, но поздно, поздно…

— Скажите, Егор Тимурович, а какое влияние оказала пресса, четвертая власть, на исход выборов?

— Огромное — без малейшего преувеличения. Но определить на глазок, кому она больше помогла или кому больше навредила — не могу, для анализа здесь вообще непочатый край работы. Но что очевидно — четвертая власть неоднородна, как неоднородно само общество. Будто бы и нормально, а… странно. По идее, журналисты в большинстве своем должны бы располагаться в либеральном спектре — было бы странно, если бы они любили намордник и цензуру.

— Но часто сознательно или бессознательно работают на тех, кто готов накинуть намордник. Почему?

— Давайте я приведу один забавный пример. Федеральная власть, московская власть — и пресса. Сравните количество критических материалов против той и другой. Федеральную бьют наотмашь, без остановок, по поводу и без — потому что безопасно, сажать не будут и даже канализацию отключить не смогут. А вот с московской властью надо быть поаккуратнее — что журналисты во всем блеске и доказывают. Обидно, когда журналист демонстрирует показную смелость там, где ему ничто не угрожает — и не может слово молвить в ситуации, когда нужна не то что смелость, а элементарное человеческое и профессиональное мужество.

— То же самое я мог бы сказать и о вашем брате-депутате: на президента они наезжают бесстрашно, а вот когда, например, спецслужбы позволяют себе произвол или вмешиваются в сферы, далекие от их компетенции, гласа народного что-то не слышно.

— По разным причинам. Одно из самых интересных было голосование по вотуму недоверия силовым министрам после Буденновска. И самое показательное — по шефу ФСБ. Я лично против Степашина ничего не имею, тем более что беда не в нем, а в нереформированной службе. И тем не менее, если посмотреть стенограмму, вчитаться, с каким служебным восторгом целый ряд депутатов из оппозиции бросились на защиту г-на Степашина, то многое становится понятным. Что же касается прессы, то многие мои коллеги так и не преодолели внутренний соблазн остаться в оппозиции — это привычно, безопасно, интеллектуально ни к чему не обязывает. И тем выше чувство уважения к тем, кто в критические моменты имел мужество сказать: я здесь, рядом.

— Либеральная пресса очень похожа на либеральные партии. По мнению многих, щепетильность в жесткой борьбе — вещь ненужная. Один пример. За два дня до выборов пресс-служба Аграрной партии в Госдуме разослала в СМИ гневную отповедь под заголовком «Грубая ложь „Известий“». Утверждалось, что лидер аграриев Лапшин не получал в Москве квартиру, а «Известия», мол, опубликовали эту информацию с одной целью дискредитировать его. Нам понадобились сутки, чтобы самих себя перепроверить. Получал. Надо печатать. Но номер выходит за сутки до выборов, а закон запрещает в этот день агитацию. Долго спорили, является ли достоверная информация агитацией — не напечатали. В субботу утром открыли «Советскую Россию »вся газета, с первой по восьмую полосу — активная, агрессивная агитация. Вот я и спрашиваю: как можно изменить это общество, если один следует принятым правилам игры, а другому на них наплевать и никто не дает ему по рукам?