Виктор Тростников - Быть русскими – наша судьба

Более серьёзные люди искали определение, отталкивающееся не от «крови», а от духовности. Здесь был предложен такой признак: «русский – это тот, кто любит Россию». На возражение, что теперь надо определять слово «Россия», его сторонники довольно остроумно отвечали – кто любит Россию, тот знает, что она такое, и объяснять им этого не надо. Да, как заметил Тютчев, «умом Россию не понять», однако определение должно быть все‑таки понятным не одной интуиции посвященных, но и уму более широкого круга людей.

Итак, нам ничего не остаётся делать, как призвать на помощь философию, поскольку проблема оказывается более глубокой, чем можно было подумать, А чем глубже вопрос, тем шире надо подходить к поиску ответа. В понятие «русские», которое мы хотим определить, надо включить не только людей, являющихся друг для друга «своими», но и тот мир, в котором они живут и который чувствуют тоже своим. А всё это, взятое вместе, не что иное, как цивилизация. Это понятие более конкретно, чем название страны, поэтому можно предложить такое определение: «Русский – это тот, кто принадлежит Русской цивилизации». Разумеется, тут же надо дать определение цивилизации вообще и Русской цивилизации в частности, но это легче, чем определять термин «Россия».

Цивилизация – это «большое сообщество» (big society – выражение Арнольда Тойнби), все члены которого имеют одинаковую, принимаемую на веру и коренящуюся в исходной религии шкалу ценностей, общую, всем понятную культуру и общую защитную скорлупу в виде одного государства или союза государств (НАТО у западной цивилизации и Лига арабских стран у исламской). Историческим ядром русской цивилизации является православие, и, поскольку выстроенная им иерархия ценностей действует и сегодня, сообщество, в котором мы живём, можно назвать точнее: Русская Православная цивилизация.

Это уже более конкретное определение того мира, который принято именовать Россией, поэтому ещё более точное определение будет звучать так: «Русский – это тот, кто принадлежит Русской Православной цивилизации». Заметим, что при этом он может быть не только неправославным, но даже и неверующим. От него не требуется, чтобы он изучал Евангелие, достаточно, чтобы у него были евангельские понятия о том, что есть добро и что есть зло. Но этого одного, конечно, мало, надо, чтобы во всем многомерном пространстве Русской Православной цивилизации он чувствовал себя как рыба в воде. И тогда совершенно не важно, были ли в его роду негры, как у Пушкина, или шотландцы, как у Лермонтова, или даже является ли он чистым грузином, как Багратион, или чистым немцем, как герой Севастопольской обороны и герой Шипки Тотлебен, – все равно он русский. Но что это за штука – «пространство Русской Православной цивилизации»?

Если сказать совсем коротко, это некая среда обитания, понимаемая в самом общем смысле. Это всё, что окружает русского человека с самого детства, это русская природа, русское небо, русская архитектура, русский язык, звучащий повсюду, и, конечно, русские люди. Это наш привычный мир, какого нигде больше нет. Вроде бы всё ясно, не так ли? Но чему нас учит философия – додумывать всякую мысль до логического конца. И если мы сделаем это, нам станет очевидно, что тот объективный внешний мир с его объективными порядками, в который мы погружены, живя в России, никак нельзя назвать нашей цивилизацией. В самом деле: этот мир довольно быстро меняется со временем: двести лет назад он был совсем непохож на нынешний, тем более пятьсот лет назад – даже такие стабильные его составляющие, как природа и язык, уже не те, какими были когда‑то, а цивилизация какой была, такой и остаётся. Значит, это не то, что мы видим, слышим и осязаем вокруг себя?

Павел Флоренский учит нас: если в каком‑то рассуждении возникает внутреннее противоречие, ищи где‑то поблизости важную истину. В нашем случае этот совет полностью оправдывается.

Давайте сформулируем противоречие более чётко. Оно состоит в несовместимости двух, вроде бы абсолютно верных утверждений. Первое: цивилизация – это весь тот внешний мир, в который погружён принадлежащий к ней человек, и этот мир быстро меняется. Второе: всякая цивилизация, в том числе и Русская Православная, существует много веков, оставаясь одной и той же цивилизацией.

Эти утверждения не могут быть одновременно истинными, но они оба истинны, в этом нет никаких сомнений. Поэтому нам надо прислушаться к Флоренскому и подумать, нет ли тут какого‑то неожиданного решения. И такое решение действительно отыскивается. Да, цивилизация есть тот внешний по отношению к человеку мир, к которому он приспособлен и в котором поэтому чувствует себя «своим». Но специфика этого мира лишь в малой степени определяется его объективными признаками, ибо он «конструируется» сознанием человека, а поскольку оно сохраняет свои особенности на протяжении веков, этот «вылепленный изнутри» мир, то есть цивилизация, тоже не меняется веками. «Вещи в себе» меняются, так что первое наше утверждение является истинным, но «вещи для нас» долго остаются неизменными, значит, истинно и второе утверждение. Вещи вокруг людей меняются, а люди, принадлежащие к данной цивилизации, видят их из поколения в поколение одинаковыми. Таким образом, цивилизация на самом деле не вне нас – это нам только кажется, – а внутри нас.

Но это же немецкая классическая философия, которую мы так раскритиковали! Ведь не кто иной, как Фихте, учил, что окружающей природы самой по себе не существует, что она есть лишь отчуждение части человеческого «я» в качестве необходимого ему «не я», а старина Кант хотя и признавал, что вне нас что‑то существует само по себе, но настаивал на том, что определённость этому что‑то придает человеческое сознание. Значит, эти немцы были все‑таки мудрецами?

Были, конечно. Но ровно настолько, насколько это возможно для протестантов. В этом случае особенно убедительно подтверждается тот факт, что религия первична, а философия вторична. Глубинная структура сознания людей, принадлежащих к определённой цивилизации, закладывается типом верования, то есть постулатами той религии, которая породила эту цивилизацию, и, если общество даже отходит от своего исходного культа, сознание людей не меняется, ибо постулаты сохраняются в культуре, в частности в философии. Чтобы общество начало мыслить по‑новому, ему недостаточно отойти от религии предков, оно должно принять новую религию, но тогда возникает и новая цивилизация. А цивилизация, в рамках которой работали Фихте и Кант, была той же самой, какую Северная Европа приняла в XVI веке, то есть протестантской, и постулатами, въевшимися в плоть и кровь её членов, оставались индивидуализм и рационализм. А находясь в этих рамках, могли ли немецкие философы «классической эпохи» быть по‑настоящему мудрыми?