Алексей Пушков - Противостояние. Обама против Путина

Ко второй половине 90‑х Запад, который поддерживал и направлял реформаторов, в ужасе отвернулся от созданного ими чудища и стал говорить о ельцинской России как о «черной дыре коррупции». Вот это — зримый результат так называемых либеральных реформ. Все же остальное — шелуха слов, обман, пустое. Ведь если реформы 90‑х были, как говорят некоторые, удачными и задали новый вектор движения страны, то как объяснить, что у нас за все 90‑е не было построено ни одного крупного предприятия? Почему мы занимаем второе или третье место в мире по числу миллиардеров, но, по данным ООН, находимся лишь на 72‑м месте по уровню жизни? Почему президент, обращаясь к Федеральному собранию, признает, что мы до сих пор — 20 лет спустя! — опираемся в основном на достижения и промышленный потенциал советского периода? Почему? В редкий момент искренности и рефлексии банкир Петр Авен, входивший в кабинет Егора Гайдара в качестве министра внешнеэкономических связей в 1991–1992 годах, написал в феврале 1999 года: «Самоидентификация с Богом, естественно вытекающая из веры в свою особость, к несчастью, была типичной для наших реформаторов. Миссия осуществления либеральных реформ выпала советским интеллигентам, внутренне далеким от либерализма — высокомерно самоуверенным, лишенным необходимого уважения к чужому мнению. А посему не утруждающим себя объяснением своих действий и присвоившим себе право на мифотворчество и ложь» («Коммерсант», 27 января 1999 г.).

2012 г.

«Я не знаю, сказал ли так президент Медведев, и не знаю, говорил ли он об этом вообще. Но я слышу, что последнее время об этом говорят такие люди, как Бабурин, Пушков, Кургинян и другие противники Б.Н. Ельцина… Думаю, что должен высказаться по этому поводу, поскольку имел к выборам 1996 года прямое отношение».

По словам Чубайса, нарушения в ходе предвыборной кампании 1996 года были. Но, как он утверждает, подавляющее большинство их было сосредоточено на региональном уровне. «…Мне не известно ни одного федерального проекта по манипуляциям при подсчете голосов. Думаю, если бы они были, я не мог бы об этом не знать». Таким образом, мы должны поверить, что предвыборная кампания Ельцина, которой рулила так называемая «семья» и люди типа Бориса Березовского, не имела своей целью победу Ельцина любой ценой. Мы должны поверить в кристальную честность Березовского, других активных участников этой кампании. Мы должны поверить, что каким‑то удивительно честным образом можно за пять месяцев поднять рейтинг кандидата с 2‑х процентов до 52‑х. Мы также должны забыть о знаменитой коробке из‑под ксерокса, содержавшей 500 тысяч долларов. Как известно, с этой коробкой были задержаны два участника предвыборного штаба Ельцина — и не где‑нибудь в регионах, а в Белом доме — здании правительства России.

Мы должны забыть, как тогда сам Анатолий Чубайс ринулся на защиту своих людей, пойманных, однако, с поличным, и не на региональном уровне. И сколько тогда гуляло по Москве таких коробок из‑под ксерокса? Видимо, бывший глава избирательной кампании Ельцина считает, что все забыли об этом. Не забыли.

Еще одна цитата из Чубайса: «Когда некоторые сторонники действующей власти занимают позицию «да, наши выборы подтасованы, но и раньше такое случалось», — они, как мне кажется, сами ставят себя в смешное положение». Да, фальсификации в прошлом не являются оправданием для искажения результатов выборов. Но мы никогда этого и не говорили. Мы говорили о том, что странно слышать, как люди, целиком и полностью поддерживавшие любые методы, которые использовались в 96‑м году ради победы их кандидата, теперь вдруг утверждают, что для них нет ничего важнее, чем честные выборы. Мы подозреваем, что речь для них идет не о честных выборах, а о возвращении во власть, причем любым путем.

И еще Чубайс пишет: «Если всерьез признать тезис о том, что в 1996 году победил Зюганов, а не Ельцин, то автоматически придется признать нелигитимными оба срока Президента Путина В.В. и нынешнее президентство Медведева Д.А». Однако какое отношение имеет победа Путина в 2000 и 2004‑м годах, равно как и победа Медведева в 2008‑м, к тому, что творилось на президентских выборах 1996‑го? Разве тот факт, что в 2004‑м году в США Джордж Буш сомнительно победил на выборах, а Альберт Гор до сих пор считает, что у него украли победу, как‑то ставит под сомнение победу Обамы в 2008‑м?

Наконец, можно ли сравнить популярность того же Путина в 2000‑м и 2004‑м годах с крайне низким рейтингом Ельцина в 96‑м?

Впрочем, уверен: Чубайс прекрасно знает, как все было на самом деле, и что сравнения здесь невозможны. Анатолий Чубайс всегда был верным солдатом одной партии — ельцинской. А признание своих ошибок и прегрешений никогда не было отличительной чертой этой партии.

2012 г.

История с Минобороны имеет еще одно измерение, о котором слишком редко говорят. При Анатолии Сердюкове это было, наверное, самое молчаливое министерство. Сердюков никогда ничего не объяснял ни армии, ни обществу. Его решения были абсолютными, безусловно, верными и не подлежащими обсуждению. Общественного мнения для него не существовало.

Странно, не правда ли? И президент, и премьер министр находят время для того, чтобы регулярно разъяснять свои действия и свою политику. То же делает глава МИДа, глава Минэкономразвития, главы многих других ведомств. Почему же министр обороны взял себе право молчать, даже когда возникали самые недоуменные вопросы по поводу его, мягко говоря, не всегда оправданных решений.

Кто‑то скажет: Минобороны — закрытая структура, там все секретно, министру по должности полагалось молчать. Но это не так. Далеко не все секретно или должно быть секретно в деятельности этого ведомства. Жилье для военных — объект несекретный. Закрытые в центре Москвы военные академии — объекты несекретные. Распродаваемая собственность Минобороны — объекты несекретные. И судьбы замерзших и загубленных солдат также несекретны. И по всем этим объяснения требовались, но мы их не получали. Министерство обороны по всем поводам упорно молчало.

И теперь становится ясно, почему. Отсутствие информации, гробовое молчание Министерства обороны, отказ объяснять самые спорные и произвольные решения, это не просто каприз министра. Это сознательная политика презрения к общественному мнению, и вообще — к любому мнению, кроме своего собственного. Ведь если все, происходящее в министерстве, недоступно для взгляда извне, — от кадровой политики, от которой почему‑то выигрывали в основном молодые сотрудницы, пришедшие из налоговой службы, до простаивающих годами не заселенными домами для военных, то так гораздо удобнее. Так гораздо удобнее распоряжаться госсобственностью как своей и распродавать ее так, как считаешь нужным, и вывозить все, что понравилось, из военных музеев.