Виталий Коротич - Кубатура яйца

Это город, принявший пустыню в себя; и так же, как слежавшиеся в дюне песчинки не становятся монолитом, так и люди, проходящие сквозь эту опустошенную землю, стабилизируются в собственных разобщенностях, бывают даже счастливы в них: ведь каждый здесь — миллионер без пяти минут; вот повернутся морковки, апельсинчики и вишенки во внезапно расщедрившейся красивой машине, и денежный ливень окатит тебя с головы до пят. Крупье вежливы и встречают тебя как давнего друга, даже поговорят: кто знает, может быть, ты новый Говард Хьюз — захочешь и купишь их со всеми рулетками, карточными колодами и прочими потрохами. Здесь красиво — играет музыка, ходят и танцуют роскошные женщины, — здесь праздник, по которому так изболелась раздерганная в суетах и потерявшая надежды душа.

Не буду пересказывать вам всех легенд о ласвегасце Говарде Хьюзе, одно время у нас перепечатывали их во множестве; но жив и этот миф — о загадочном человеке, бывшем летчике-испытателе, потерпевшем в 1947 году катастрофу на самолете «ФХ-11» и с тех пор не бравшемся за штурвал. Хьюз приехал инкогнито и поселился на последнем этаже отеля «Дезерт Инн». В кармане у него лежал чек, полученный после ликвидации дел с компанией ТВА, — самый большой чек, лежавший когда-либо в кармане мужских брюк, — на пятьсот сорок шесть миллионов пятьсот сорок девять тысяч семьсот одиннадцать долларов. Деньги надо было вложить в новое дело, дабы избежать огромных подоходных налогов. Никогда не прикасавшийся к азартным играм Хьюз начал с покупки гостиницы, в которой остановился, а затем приобрел одну седьмую часть Лас-Вегаса — с казино, аэропортом, телецентром и многими тысячами людей, занятых во всех купленных им предприятиях. История сражений Хьюза с техасским магнатом Керкоряном, история того, как автоконцерны и голливудские кинодеятели вкладывали деньги в Лас-Вегас, теряя их или умножая, — история еще одной игры, еще одного азарта, но тоже очень американского, лютого, возле костров которого с удовольствием греются маленькие клерки из невеселых контор Атлантического побережья и бесконечно соблазнительные калифорнийские секретарши, ищущие в Лас-Вегасе женихов.

А игра вокруг подземных ядерных взрывов, первый из которых состоялся 14 сентября 1957 года возле Лас-Вегаса? Взрывы удалось отодвинуть аж на Алеутские острова, а перед этим вся невадская мафия с такой энергией развернула борьбу против ядерных испытаний, что впору было принять ее за организацию сторонников разоружения. Очень много всего и разного заплелось вокруг сияющих казино в пустыне; игры человеческие многообразны. Но так хочется радости…

Праздники необходимы; на Новой Гвинее аборигены закалывают свинью и веселятся вокруг нее по месяцу; существуют праздники рыбы, снопа, благодарения, елки и много чего еще; в Лас-Вегасе бесконечен праздник надежды на большую удачу, на внезапное счастье, которым изменится вся жизнь. Все здесь твердо убеждены, что не бывает счастья всеобщего. А значит, каждый сам осчастливливает себя, как может; осчастливливает надеждой и мелким выигрышем — золотая птица удачи свила здесь гнездо и вполне может прикоснуться к тебе радужным перышком.

Праздник, который всегда с тобой, — это Париж; Хемингуэй имел основания придумывать такое определение. Лас-Вегас остается Праздником без тебя — уезжаешь отсюда и понимаешь, что нечего взять с собой. Даже в случае выигрыша.

Я вовсе не собирался читать американцам нравоучительные лекции: если нравится, пусть играют. Но мне продолжает казаться унизительной безрадостная забава со звенящей фортуной из казино, от рукопожатий с которой ладони становятся черными (монеты пачкаются — в казино есть специальные рукомойники для избавления рук от черноты, — преходящие проигрыши с выигрышами отпечатываются на ладонях безразличием металлической окиси). Музыка Лас-Вегаса звенит в памяти, а я вытряхиваю из ушей даже ее, потому что монетный благовест заглушает все другие мелодии невадского города; деньги не могут быть символом счастья — такого деловитого и конкретного, — сколько бы Лас-Вегас ни убеждал меня в этом. Мальчишка Гекльберри Финн со штанами на единственной подтяжке был по-своему счастливее угрюмого старика Говарда Хьюза.

Разговоры о счастье — одна из наиболее личных и популярнейших тем, я не раз пробовал навязать миллионерам свои мировоззренческие представления о нем, но миллионеры не поддавались так же, как я им. Счастий оказалось много, — к сожалению, не все они бывали надежны и красивы; выступая в Финиксе, штат Аризона, я привел известные чеховские слова из «Крыжовника», которые показались мне поучающими без назойливости и кстати: «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда — болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других».

Впрочем, кого-кого, а названного здесь героя Марка Твена — паренька Гека — упомянутые высокие материи не очень-то волновали; даже мучительно размышляющий Том Сойер умел смеяться куда заразительнее, чем весь город Лас-Вегас, и это было прекрасно.

Я сейчас подумал вдруг не о героях Чехова и Твена — я подумал о неистребимости смеха.

Американцы смеются; они растягивают губы в улыбке, когда страдают от боли, и хохочут, проиграв. Боль остается тебе, она хранится внутри, не растворяясь в повседневном нытье, а снаружи — «кип смайлинг» — «улыбайся»! Об этом можно писать в каждой главе — возвращаются лица, запомнившиеся за океаном, и когда я просматриваю фотографии, сделанные в Америке, они окатывают меня белозубостью, потому что ни одной угрюмой физиономии я не привез даже на негативах. Жить очень трудно, а без надежды вовсе не выживешь. Надеяться нужно до конца — в толпе, наедине с собой и в пустыне.

…Девушку эту я встретил в Аризонской пустыне возле города Финикс. Она ездила на «кадиллаке» выпуска 1959 года, купленном по случаю, и выглядела очень красивой за ветровым стеклом своего видавшего виды автомобиля. Пустыня начиналась прямо у ограды ее домика — неразумные кролики прошмыгивали по ночам сквозь незапертую калитку внутреннего дворика и тонули в бассейне; однажды во дворик заползла гремучая змея, и от нее было очень трудно избавиться, так же, как трудно было доставать из бассейна кроликов-самоубийц. Дело в том, что девушка живет одна, ей двадцать три года, и вот уже пять лет нижняя половина ее тела парализована — с тех пор, как восемнадцатилетняя выпускница средней школы в штате Висконсин упала на рождественском льду и сломала позвоночник, ударившись о порог дома.