Никон Воробьев - Письма о духовной жизни

Царствие Божие подобно закваске, и ты, и она должны переквашиваться по образу нового человека, данному в Евангелии, во Христе. Для этого, когда видим в себе свойство празднословия, необходимо подавлять его, удерживать язык; видим любопытство, даем волю глазам, ушам, чреву – необходимо сдерживать себя. А сколько вреда, непоправимого вреда приносит тщеславие. Как это она (он) сме́ла сказать мне такое! И т. д. И т. п. Вот, путем сознательной борьбы со своим ветхим человеком, путем смирения и раскаяния друг перед другом и достигается мир в семье. Без борьбы же, в первую очередь с собой, и без помощи в этой борьбе друг другу семейное счастье очень непрочно, ибо зиждется оно на песке мимолетного внешнего благополучия, здоровья, отсутствия скорбей, внешних помех. Нужно жить по Евангелию, а не по своим страстям и похотям, не по лжеименному разуму и своему расстроенному сердцу.

– Но если один будет так жить, а другая половина нет, то как же быть?

– Вот поэтому и надо выбирать человека верующего и заранее объяснить, на какой путь жизни вы становитесь, а не просто по одному влечению сходиться. Если же по кино и театрам ходить, еще и в ресторанчики заглядывать, да проводить вечера перед телевизором и романчики почитывать, а в церковь лишь по обычаю ходить, Евангелия и святых отцов не читать, тогда нечего самообманом заниматься. Таким, ему или ей, ничем помочь нельзя. Одним словом, надо каждому, тебе и ей, больше требовать от себя, а не от другого. И с сознанием ветхости, испорченности своей природы оценивать и разбирать все конфликты. Нечего себя оправдывать, а другого винить – оба виноваты, неправы, оба больны. Вместе и лечитесь, помогая друг другу, а не тираня и угрызая другого. Вместе надо работать – это и объясняй всячески. А главное, чтобы не лукавить. Я, мол, знаю и понимаю, и этого с меня достаточно, а делать должна ты. Нечего по-фарисейски показывать себя добродетельным христианином. Раб, знавший волю Господина и не делающий, биен будет больше.

20 августа 1963 г.

Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных. Вслух и про себя, особенно когда сердце молится (а когда оно молится, нужно всё бросить и творить молитву, пока сердце не остынет), как можно чаще нужно совершать эту молитву. Такое страшное, сильное средство дал нам Господь для нашего спасения и борьбы с дьяволом, и мы его не используем. Мы все жалуемся, а эта молитва заставит замолчать всех врагов и этих празднословок вокруг тебя. Мысленно говори с силой эту молитву, и они замолчат все, потому что в них большей частью дьявол говорит, а не своя человеческая природа. Не хочешь говорить с каким-либо человеком – ставь между собой и этим собеседникам мысленно несколько раз крест и твори молитву: «Господи Иисусе…», а ему отвечай самым кратким образом: да, нет. И человек уйдет. Но этим оружием, которое дал нам Господь, мы не пользуемся. Потом страдаем, потом ропщем на Господа, людей обвиняем, а и за них надо молиться в это время. Надо научиться чаще произносить: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного» или «Боже, милостив буди мне, грешному», но особенно молитву Иисусову.

(по изд.: Essex. Англия. 1990)

Нижеследующие комментарии принадлежат перу одного из духовных наставников середины XX-го века игумену Никону (Воробьеву. 1894–1963).

Игумен Никон (в миру Николай Николаевич Воробьев) прошел жизненный путь типичный для богоискателя начала ХХ-го века: традиционно-религиозная (крестьянская) семья; потеря веры в школе (реальном училище); безуспешный поиск смысла жизни в науке, философии и психологии (Психоневрологический институт в Петрограде); полное, до отчаяния, разочарование в жизни; вопль к неведомому Богу и поразительный ответ Божий; обращение к серьезному изучению богословия в Московской духовной академии. Затем – многолетнее подвижничество, завершившееся принятием монашеского пострига и священного сана в 1931–1932 гг.; лагерные страдания в 1933–1937 годов, после которых многолетняя работа в прислугах. В 1944 году – возобновление священнослужения, сначала на приходах Калужской, а вскоре Смоленской епархий. С 1948 года и до конца жизни – настоятель храма в городе Гжатске (ныне Гагарин) Смоленской области.

Что особенно значимо в его опыте для современного человека?

В первую очередь – его поразительное по силе ревности и бескорыстности искание смысла жизни. На это он отдал все свои душевные и телесные силы, все немалые таланты и перспективы, которые открывались ему на поприще мирской деятельности. Не разочаровался ли он впоследствии, увидев, что потерял все в этой жизни? Два момента из его жизни дадут, возможно, исчерпывающий ответ на этот вопрос.

Первый относится к 20-м годам, когда он преподавал математику в средней школе в Сухоничах (Тверская губерния) и жил один, снимая половину дома. В другой половине часто собиралась молодежь повеселиться. Приглашали и его, поскольку знали его живой характер, умение играть на скрипке, петь, рассказывать интересные истории (об этом говорили школьники). Нет, не откликнулся он на настойчивые приглашения симпатичных девушек и веселых ребят. Чем-то более интересным и неотложным, чем эти шумные собрания, был он занят. « За стеной смех, веселье, танцы , – рассказывал батюшка, – а меня это ничуть не трогало, сердце было занято совсем другим, и я лишь от всей души благодарил Бога за то, что он избавил меня от этой пустоты и бессмыслицы ».

Другой момент связан с его заключением. Когда батюшка прочитал «Один день Ивана Денисовича», то, помнится, сказал: « Солженицын или не знал, или не посмел написать об ужасах лагерной жизни и изобразил лишь слабое ее подобие ». И неоднократно возвращаясь к этой теме, батюшка каждый раз повторял: « Сколько раз, находясь там, я спрашивал себя: Согласился бы я сейчас поменяться своим положением с этими упитанными, здоровыми, вольными и всесильными над нами охранниками? И каждый раз без малейших колебаний отвечал: Нет, нет и нет ».

Таков опыт чистой души, опыт познания блага духовных ценностей, перед которыми все земные наслаждения оказываются не более, как миг игры мыльного пузыря, который есть – и нет его, и человек остается у разбитого корыта бесплодно прожитой жизни.

Себя батюшка называл «лесным» монахом, поскольку ни в одном монастыре ему жительствовать не пришлось и духовно-опытного руководителя на своем пути он так и не встретил, хотя жаждал и искал усиленно. В последний период своей жизни он, указывая на известные слова святителя Игнатия Брянчанинова, которого особенно почитал, исходя также и из своего опыта знания современного духовенства, многократно повторял своим близким: в наше время не стало духоносных наставников, видящих душу человека и могущих безошибочно руководить им на пути спасения. Великое счастье, если найдете человека, искренне стремящегося к духовной жизни, знающего святых отцов не по букве, а по духу, разумного и не пре́лестного. Но и такие уже редкость. Остается одна внешность, вид благочестия и игра в отцы и дети.