Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 2. Тем, кто на том берегу реки

Это были стихи 1962 года.

Вообще он сильно переоценивал мои поэтические возможности. В уже цитированном письме от 13 июня 1965 года, в котором он «устраивал мне маленькую Ясную Поляну» он писал:

«Ты должен зарубить себе на носу несколько простых вещей. Они не обезобразят твои нос, настолько они просты. Во-первых, ты поэт хороший. По устремлениям ты вообще получше многих других…

Ты обладаешь тем, чем обладают немногие: прекрасной начинкой. Твоя сущность – и поэтическая, и человеческая (прежде всего) – мне, зачастую, гораздо симпатичней того, с чем мне приходилось сталкиваться; а я с барахлом цела не имел. При всей моей любви к N, у него в стихах неизменно чувствуется потолок. Это же относится ко многим, кого ты знаешь, за двумя-тремя исключениями. Речь идет если не о потолке духовном, то о потолке эмоциональном. Ты от этого счастливой своей судьбой избавлен».

И дальше идет то, что уже цитировалось, – сама «Ясная Поляна». К сожалению, Иосиф ошибался. Уж не знаю, по каким причинам, но через десять лет после этого письма я именно что уперся в «поэтический потолок» и перестал писать стихи. И не потому, что я не последовал его советам. Поэзия – дело органичное. И тут, как он писал о себе, «никто не помощник»…

Правда, мои советы ему тоже не пригодились. Русской историей он заниматься не стал. О Чаадаеве специально не написал, хотя Петр Яковлевич часто встречается в его интервью.

И кстати, стихотворения моего тоже не перевел, хотя потом вспоминал об этом намерении.

Ему хватало дел…

Что касается Кэрол Аншюц, молодой славистки, проходившей практику в Ленинграде и подружившейся с нашей семьей, то их отношения с Иосифом сложились весьма драматично, а для Кэрол, прелестной, умной, аристократичной, я бы сказал – трагично. Но перенесла она это с большим достоинством. Мы с женой ее очень любили.

С Иосифом мы встретились через 17 лет.

В горьком и трогательном цикле «Двадцать сонетов к Марии Стюарт» Иосиф писал иронически:

И для меня, до пятидесяти трех лет не имевшего возможности пересечь государственную границу своей родины, странно начинать фразу: «Когда мы сидели с Иосифом в мексиканском ресторане в Гринвич Виллидж…» Однако никуда не денешься, и, посмеиваясь над собой, я должен начать приблизительно так.

10 марта 1990 года мы встретились с Иосифом в Нью-Йорке.

В аэропорту нас встречал Игорь Ефимов, который и привез нас в квартиру нашего общего приятеля Романа Каплана. Там нас ждал Иосиф. Конечно, мы с женой немного волновались – как начнется эта встреча? Но все было совершенно естественно. Никакой патетики и быть не могло. Мы с ним сделали одновременно иронический жест – развели руками – мол, надо же, какая неожиданность! И обнялись.

Разумеется, он постарел и изменился – позади уже две операции на сердце. Но буквально через несколько минут в его новом облике отчетливо проступил прежний Иосиф…

Так вот, Иосиф повел нас с женой в мексиканский ресторан. Как известно, в цикле «Мексиканский дивертисмент» он не очень одобрительно отозвался о национальном герое Мексики, «отце мексиканской демократии» Бенито Хуаресе. Я же, напротив того, написал книгу, одним из весьма положительных героев которой стал тот же Хуарес. И когда Иосиф сделал заказ, я сказал ему, что если бы хозяин-мексиканец знал, что написал о Хуаресе он, а что я, то его на порог бы не пустил, а меня накормил бы бесплатно. Это, разумеется, была шутка, но с нее начался разговор о наших тогдашних лидерах. И тут Иосиф сказал вещь очень значимую. Суть его мысли, как я ее понял, заключалась в том, что прежде советские лидеры фактически не знали проблемы выбора. Что бы они ни решили, все воспринималось ими самими и большинством как единственно возможный вариант. И считалось, что любой их выбор ведет к благу. Особенность положения Горбачева и его соратников в том, что перед ними необходимость не просто реального, но страшного для них выбора – между плохим и худшим. Благополучных вариантов вообще не существует. (Имелись в виду не катастрофы, а просто тяжкие обстоятельства.) А советские лидеры мало того что генетически отучены от выбора, но когда и тут плохо, и там страшно (во всяком случае, в первое время), то они впадают в некий транс. Это был разгар армяно-азербайджанского конфликта, и вышесформулированными соображениями Иосиф объяснял мучительную замедленность правительственной реакции на события, требующие реакции мгновенной. Отсутствие заведомо благополучного варианта вынуждает брать на себя реальную ответственность, а они к этому не привыкли.

Я привел этот ресторанный разговор потому, что проблема ответственности вообще центральная проблема русской истории. А если взглянуть внимательно назад, то станет ясно, что не только для вождей послеоктябрьского периода проблема двух тяжелых вариантов, один из которых лишь в отдаленном будущем мог принести благо, всегда оказывалась непосильной. Единственным случаем было решение Александра II о крестьянской реформе. Но на это героическое решение ушли едва ли не все душевные силы царя…

О профессорстве Иосифа в американских университетах написано уже немало в разных жанрах. Но здесь я хочу вспомнить один эпизод, дающий представление о самом начале его академической карьеры.

В начале августа 1972 года, когда окончательно определилась тематика семинаров Иосифа в Мичиганском университете, он через Александра Ивановича, с которым часто говорил по телефону, передал мне просьбу помочь ему разобраться с поэзией XVIII века, о которой он собирался рассказывать своим студентам. Судя по ироническому пересказу этой просьбы Александром Ивановичем, я понял, что Иосиф находится в состоянии, близком к паническому. Что и понятно – никакого опыта преподавания у него не было. Я сразу написал ему, 12 августа, – авиапочтой – это был тогда довольно быстрый и, как ни странно, вполне надежный способ сообщения.

«Сразу напиши, чем именно ты будешь заниматься в XVIII веке. Очерти тематический круг, чтобы можно было с толком подобрать книги. Кое-что вышлю наугад – пока… Имей в виду, что поэзия XVIII века – дело сложное, связанное и с русской традицией, и с европейской, и с античной. Подумай как следует!»

15 августа я ему писал:

«Посылаю тебе несколько книг, которые были под рукой. На днях вышлю библиографию. В сборниках внимательно посмотри примечания, а у Западова подстрочные сноски – там есть нужные библиографические указания. В сборниках – тоже посмотри подстрочные сноски во вступительных статьях.