Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 2. Тем, кто на том берегу реки

Но параллельно с этой весьма обнадеживающей тенденцией развивалась другая, противоположная по историческому смыслу.

Режим Анны Иоанновны строил свои отношения с дворянством на терроре и подачках. Был отменен петровский указ о майоратах, направленный против дробления имений. Этим удовлетворялись сиюминутные интересы дворянской массы и наносился тяжкий удар по экономическому и политическому будущему дворянства. Ужесточалось крепостное право. И вторая генеральная тенденция елизаветинского царствования оказалась продолжением именно этого ужесточения. Остановившись на полпути в деле рассредоточения власти, не желая допускать активное и просвещенное дворянство к подлинному участию в управлении страной, елизаветинское правительство откупалось крестьянскими головами. Дворянские привилегии стремительно росли не столько за счет самодержавия, сколько за счет крестьянства. Дворяне получили право продавать и покупать крестьян с землей и без земли. Расширилась судебно-полицейская власть помещика над крепостными.

Государство выдавало крестьян помещикам, лишая их своей защиты, обрывая последние связи основной массы подданных с властью. Петр начал этот процесс, Елизавета, вслед за Анной, его продолжила, Екатерина II завершила. Павел получил в наследство результат.

Ненормальность положения крестьян ясна была «мозговому центру» царствования – Шуваловым. Но попытки остановить обнищание крестьян, облегчить их положение прощением недоимок, снижением за счет косвенных налогов подушной подати успеха не принесли, ибо дело было не только в экономической стороне жизни. Крестьянин ощущал возрастание степени своей несвободы, человеческого унижения, бессилия против несправедливости. Начался трагический кризис взаимоотношений крестьянства и правительства, кульминацией которого явилась гражданская война – восстание Пугачева.

В елизаветинское время главной формой протеста стали массовые побеги, которые с полным правом можно назвать стремлением крестьянства к эмиграции. Десятки и сотни тысяч крестьян бежали отнюдь не только на традиционный Дон и ближние окраины. Бежали в Финляндию, Польшу, Пруссию, Швецию, Среднюю Азию, Турцию.

В именном указе от 14 марта 1745 года сказано:

«Уведомились мы, что при ревизии в Астрахани явились многие из подлых, объявляющие о себе, что не признают своих помещиков, ни того, где родились, которых по указам о ревизии выслать оттоль велено в Петербург на поселение, а иные подлые люди по привычке жить вокруг Астрахани от той высылки бегут в Пермь и бусурманятся, также в степи на кубанску сторону на р. Куму и на бухарскую сторону за Яик и там, промыслом звериным питаясь, зверски в отчаянии живут».

Историк С. В. Ешевский, автор одной из немногих крупных дореволюционных монографических работ о Елизавете и ее эпохе, темпераментно комментировал этот указ:

«Ничто не может лучше характеризовать этой жажды воли. Беглецы русские в Остзейских провинциях, в Польше, Пруссии, даже в Турции оставались верны религии отцов; надобно было, чтобы было положение их столь отчаянное, когда они решились лучше бусурманиться, чем воротиться к помещикам» [95].

Появились и другие симптомы кризиса: страну наводнили разбойничьи ватаги, костяк которых составляли беглые солдаты. Некий полицейский чин доносил в 1752 году:

«…в Серпейском уезде появилось много воров и разбойников. Оные злодеи ходят великими партиями с огненным ружьем, с рогатинами и прочим злодейским ружьем и разбивают помещичьи дома».

Подобные донесения поступали из десятков уездов. Против разбойников посылались регулярные войска, далеко не всегда добивавшиеся успеха. Разбойничьи ватаги, вооруженные иногда и пушками, превращали обширные пространства страны в поле постоянных боевых действий. Начиналась «малая гражданская война».

Разбойники захватывали небольшие города и забирали налоговые деньги из правительственных учреждений. Именным указом от 22 октября 1759 года Елизавета оповестила Сенат:

«Известно нам, что во многих провинциях, и особенно в Московской и около Новгорода, великие разбои завелись и ужасные грабительства как проезжающим, так и живущим по деревням помещикам чинятся».

Елизаветинское царствование – эпоха выбора, эпоха великих возможностей – было блестящим: расцвет литературы и искусства, успехи наук и подъем образованности, появление дворянской интеллигенции, смягчение нравов и выработка кодекса поведения дворянина, ориентированного на понятия чести и личного достоинства; но вместе с тем царствование это оказалось и глубоко драматичным: усугубление социального антагонизма, стремительное движение к большой гражданской войне…

Людям умным и дальновидным ясно было, что требуются меры скорые и эффективные, дабы предотвратить потрясения и придать государственному организму стабильность подлинную, а не мнимую. Недаром Петр Шувалов – едва ли не центральная и наиболее характерная фигура царствования – был бешеным прожектером. Прожектером в прямом, а не в уничижительном смысле. Недаром Иван Шувалов, фаворит императрицы, человек не только умный, но и гуманный, взывал к ней в 1760 году:

«Всемилостивейшая государыня, воззрите на плачевное многая людей состояние, стонущих под игом неправосудия, нападков, грабежей и разорениев».

Елизаветинское правительство, ощущая крайнюю неустойчивость положения, старалось найти выход в максимальном удалении от того «равенства несвободы», «равенства перед дубинкой», которым некогда Петр пытался – и не без успеха – сцементировать страну.

Во времена Анны Иоанновны дворянство получило несомненные привилегии за счет крестьян. Но оно платило за них тем же «равенством перед дубинкой», только еще более унизительным.

Двумя стремительными государственными переворотами гвардия принципиально изменила положение. Она вырвала у самодержавия гражданские права для дворянства и дала правительству возможность выбирать рациональные варианты дальнейшего развития.

Самодержавие выбрало вариант внутренне порочный, замиряя один социальный слой за счет ограбления и унижения другого. И только усугубило нестабильность…

Е. В. Анисимов, верный выбранному им структурному принципу, рассматривает елизаветинскую эпоху в нескольких основных аспектах. Чрезвычайно свежа и увлекательна глава о внешней политике России в этот период и о Семилетней войне.

Большая война всегда оказывается зеркалом, безжалостно отражающим реальную государственную жизнь страны. Именно с этой позиции пишет о Семилетней войне автор. Елизаветинское правительство, занятое выпутыванием из внутренних противоречий, рискованной и неблагодарной социально-политической игрой, оказалось совершенно не готовым к войне. Армия, как известно, никогда не существует сама по себе. Вся непоследовательность внутренней политики империи повторилась в жизни армейского организма в военных условиях. И, как это неоднократно бывало в нашей истории, за правительственный дилетантизм и некомпетентность генералитета расплачивалась солдатская масса. Только самоотверженный героизм солдат позволил противостоять такому опасному противнику, как армия Фридриха II, и побеждать его, хотя плоды этих столь дорого купленных побед немедленно терялись.