С. Платонов - ПОСЛЕ КОММУНИЗМА. Книга, не предназначенная для печати

"Ты уверяешь, Сократ, что ищешь истину, - так вот тебе истина: роскошь, своеволие, свобода - в них и добродетель, и счастье (разумеется, если обстоятельства благоприятствуют), а все прочее, все ваши звонкие слова и противные природе условности - вздор ничтожный и никчемный!..

Что такое прекрасное и справедливое по природе, я скажу тебе сейчас со всей откровенностью: кто хочет прожить жизнь правильно, должен давать полнейшую волю своим желаниям, а не подавлять их, и как бы ни были они необузданны, должен найти в себе способность им служить (вот на что ему мужество и разум!), должен исполнять любое свое желание".

Какая же сила заставляет подавлять, обуздывать эти желания? Презренная толпа, сковывающая свободу человека цепями условностей! И разорвать эти цепи можно только поднявшись над толпой, провозглашает наш Калликл в истинно арийском духе. "Обычай объявляет несправедливым и постыдным стремление подняться над толпой, и это зовется у людей несправедливостью. Но сама природа, я думаю, провозглашает, что это справедливо - когда лучший выше худшего и сильный выше слабого". Закон самой природы не совпадает "... с тем законом, какой устанавливаем мы и по какому стараемся вылепить самых лучших и решительных среди нас. Мы берем их в детстве, словно львят, и приручаем заклинаньями и ворожбою, внушая, что все должны быть равны и что именно это прекрасно и справедливо. Но если появится человек, достаточно одаренный природою, чтобы разбить и стряхнуть с себя все оковы, я уверен: он освободится, он втопчет в грязь наши писания, и волшебство, и чародейство, и все противные природе законы, и, воспрянув, явится перед нами владыкою, бывший наш раб, - вот тогда-то и просияет справедливость природы!"

Итак, по Калликлу, высшее благо и счастье - неограниченная свобода удовлетворения любых желаний. Природная справедливость заключается в том, что это благо достается сильнейшему, повелевающему толпой, - т.е. властителю. В чем же состоит специфическая сила, позволяющая обрести такую власть? Времена, когда для этого было достаточно большой дубины, уже прошли, а новые времена, когда специфическим средством для этого станет капитал, еще не наступили. Дело происходит в Афинах, городе-государстве свободных и равноправных граждан (рабовладельцев!). Борьба за власть здесь разворачивается на поприще Закона - в форме "состязаний" ораторов в народном собрании, в совете, в судах... Средством захвата власти оказывается форма деятельности афинского законодателя: знание рычагов государственного управления, психологии демоса, владение ораторским искусством. Поэтому совершенно не случайно афинским аристократам в отличие от персидской знати пришлось, отставив в сторону учителей фехтования, броситься в объятия высокооплачиваемых учителей мудрости типа софиста Горгия. Победа или поражение в народном собрании сплошь и рядом становились вопросами жизни и смерти, не говоря уже о потере имущества и изгнании.

В пылу полемики Калликл, сам того не замечая, совершает двойную подмену своего идеала. Сначала на эту роль был предложен аттический вариант "белокурой бестии" с его абсолютным благом - элитарной свободой. Этот романтический герой был вытеснен идеалом могущественного правителя, благо которого - неограниченная власть. Наконец, его сменил идеал прагматического политика - афинского государственного мужа. Для него уже ораторское искусство, т.е. "способность убеждать словом и судей в суде, и советников в Совете, и народ в народном собрании, да и во всяком ином собрании граждан" составляет "поистине величайшее благо, которое дает людям как свободу, так равно и власть над другими людьми... в своем городе". За этим стоит, как нетрудно догадаться, двукратная подмена цели-идеала средствами ее достижения.

Однако в беспощадном зеркале сократовской логики все эти три героя предстают в совершенно ином обличии.

" Сократ : То, что ты теперь высказываешь напрямик, думают и другие, но только держат про себя. И я прошу тебя - ни в коем случае не отступайся, чтобы действительно, по-настоящему выяснилось, как нужно жить. Скаже мне: ты утверждаешь, что желания нельзя подавлять, если человек хочет быть таким, каким должен быть, что надо давать им полную волю и всячески, всеми средствами им угождать?..

Калликл : Да, утверждаю...

Сократ : Но объясни мне, что примерно ты имеешь в виду: скажем, голод и утоление голода пищей?..

Калликл : Да, и все прочие желания, которые испытывает человек; если он может их исполнить и радуется этому, то он живет счастливо.

Сократ : Прекрасно, мой любезнейший! Продолжай, как начал, да смотри не смущайся. Впрочем, похоже, что и мне нельзя смущаться. Так вот, прежде всего, скажи мне, если кто страдает чесоткой и испытывает зуд, а чесаться может сколько угодно и на самом деле только и делает, что чешется, он живет счастливо?"

Сверхчеловек, абсолютно свободный в своих желаниях, очень скоро оказывается тривиальным сладострастником, рабом чесотки и любой иной животной страстишки.

Та же печальная участь постигает два "промежуточных" идеала.

Могущественный властитель оборачивается мрачным тираном, само бытие которого - "это нескончаемое зло, это значит вести жизнь разбойника. Подобный человек не может быть мил ни другим людям, ни богу, потому что он не способен к общению".

Идеал политика и государственного мужа превращается в беспринципного демагога, который сознательно угодничает перед толпой, ловко играя на ее низменных инстинктах, и которому, в сущности, глубоко чужда и безразлична сама мысль о благе народа. Мнение подобного представителя политической элиты о собственной исключительности - всего лишь жалкий самообман.

"Если же ты полагаешь, что хоть кто-нибудь в целом мире может выучить тебя искусству, которое даст тебе большую силу в городе, меж тем как ты отличен от всего общества, его правил и порядков, - в лучшую ли сторону или в худшую, все равно, - ты, по-моему, заблуждаешься, Калликл. Да потому, что не подражать надо, а уродиться таким же, как они...

Вот если кто сделает тебя точь-в-точь таким же, как они, тот и исполнит твое желание - выведет тебя в государственные мужи и ораторы. Ведь каждый радуется, когда слышит речи себе по нраву, а когда не по нраву - сердится. Или, может быть, ты хотел бы возразить, приятель? Что же именно, Калликл?"

Нордический образ государственного мужа, притязающий воплощать дистиллированную "справедливость-по-природе", рушится на глазах, испытав на себе силу презренного "обычая". Увы, Калликл не в силах промолвить ни слова в защиту своего поруганного идеала. Зато у него есть интересные соображения по поводу идеала "философского мужа", представленного Сократом.