Андрей Ланьков - Быть корейцем...

И, тем не менее, при всей ответственности, неудобствах и проблемах, власть манила к себе, и добровольно расставались с нею очень редко (хотя такие случаи и бывали). Впрочем, относится это не только к Корее.

С незапамятных времён и до начала XX века Корея была страной конфуцианской, а уж эта идеология отводила семье совершенно особое место. Важнейшим и лучшим из всех человеческих качеств в конфуцианстве считалось «хё» (или, в китайском произношении, «сяо») – термин, который на русский язык слегка неуклюже переводится как «сыновняя почтительность». О человеке судили во многом по тому, как он относится к своим родителям. В отличие от стран Европы, беспрекословное повиновение родительской воле требовалось даже от давно уже ставших взрослыми сыновей (замужние дочери должны были подчиняться в первую очередь мужу и свёкру со свекровью). Долг человека перед его родителями был выше его долга перед государством, что (нехотя) признавало и само государство. Предания говорят, что Конфуций, в бытность свою чиновником в княжестве Лу, не раз прощал виновных, если те совершили преступления из любви к родителям. Никого в те времена не удивляло, если, скажем, знаменитый генерал, узнав о смерти одного из своих родителей, посреди важной кампании неожиданно уходил со службы, бросал войска и, спешно передав дела преемнику, возвращался домой на несколько лет. Его не осуждали даже в том случае, если подобный отъезд кончался, скажем, падением важной крепости или чем похуже (конечно, при условии, если отставка была оформлена надлежащим образом). Традиция требовала, чтобы после смерти родителей человек соблюдал трёхлетний траур, в течение которого он должен был носить простую одежду, избегать увеселений, и жить поближе к родительской могиле. Чиновник или офицер в случае смерти отца или матери должен был на некоторое время уйти со службы и провести этот отпуск в родных местах.

Смерть родителей ни в коем случае не освобождала человека от обязанностей перед ними – менялся только характер этих обязанностей. Теперь главными задачами «почтительного сына» было регулярное проведение жертвоприношений на могилах предков. Без этих жертвоприношений души родителей и более далёких предков были бы обречены на голод и страдания в загробном мире. Однако жертвы на могиле мог приносить только прямой потомок по мужской линии. Это означало, что если род вдруг прерывался, то души предков больше не получали необходимого для безбедной загробной жизни довольствия. Это было, разумеется, катастрофой, поэтому другой важнейшей обязанностью конфуцианца было продолжение рода, точнее – его прямой мужской линии (дочери, сколько бы их не было, в счёт не шли, ведь приносить жертвы предкам они не могли).

Идеалом конфуцианства была большая патриархальная семья, в которой под одной крышей жили представители нескольких поколений: родители, их женатые сыновья с невестками, их внуки и даже правнуки. На практике этот идеал удавалось реализовать не так уж часто: не россиянам объяснять, какие проблемы возникают, когда на одной кухне сосуществует не то что шесть или восемь, а даже и две хозяйки. И тем не менее, к этому идеалу стремились, а государство этому в меру сил способствовало, предоставляя, например, всякие льготы большим неразделившимся семьям. Если семья разделялась, то родители оставались жить со старшим сыном, который (вместе со своей женой) должен был обеспечивать их старость.

В конфуцианской Корее не было и не могло быть ни «старых холостяков», ни «старых дев». Только самые бедные корейцы, голь перекатная, не женились (потому, что просто не могли прокормить семью). Для подавляющего большинства вступление в брак было обязательным и воспринималось как нечто, само собой разумеющееся. Подходящую пару подбирали родители и иные родственники (иногда с помощью свах), а мнением жениха и невесты, если они вообще имели какое-либо мнение, никто не интересовался. В семьях побогаче и познатнее в большинстве случаев жених и невеста впервые встречались на своей собственной свадьбе. «Молодые» были действительно очень молоды. По законам династии Ли, в брак можно было вступать по достижении 14 лет – для мужчин и 13 – для женщин, но с разрешения властей можно было заключать и более ранние браки. Разрешения такие давались легко, так что 12-летние супруги в те времена ни у кого особого удивления не вызывали. Только в начале XX столетия средний возраст вступления в брак поднялся до 18–19 лет.

В случае смерти мужа вдова, как правило, не могла опять выйти замуж. Формальных ограничений на сей счёт не было, но повторные браки вдов категорически осуждались общественным мнением, а к детям от таких браков все относились с презрением. Считалось, что женщина должна быть верна памяти своего мужа, и порою выйти замуж не могли даже те молодые кореянки, у которых будущий муж умер ещё до формальной свадьбы.

Корейские законы позволяли мужчинам, помимо главной жены, иметь ещё и наложниц. Количество их не ограничивалось, но на практике даже одна наложница была роскошью, которую могли позволить себе только богатые люди, а уж 3–4 наложниц могли содержать лишь представители самой верхушки общества. Для рядового же корейца в старые времена наложница была доступна примерно также, как «Роллс-ройс» – для рядового москвича в наши дни. Существование наложницы существенно увеличивало шансы на появление сыновей, однако в большинстве случаев дети, рождённые наложницами, считались неполноправными, и подвергались в дворянском обществе некоторой дискриминации. Впрочем, дискриминация эта была весьма относительной: наложницы, как правило, были только в дворянских домах, и дети дворян от наложниц всё равно вели такую жизнь, о которой простым крестьянам не приходилось и мечтать. Со временем дети дворян от наложниц даже образовали особое сословие неполноправных дворян – «чунъинов».

Даже в том случае, если в доме было несколько наложниц, полновластной хозяйкой оставалась всё равно главная жена. В отличие от мусульманских стран, где жёны были более или менее равноправны, в Корее грань между главной (и, строго говоря, единственной) женой и наложницами была очень чёткой, и закон стоял на страже интересов жены, которой наложницы должны были беспрекословно подчиняться. Старинная корейская литература полна историями о непокорных наложницах, которые осмеливались перечить главной жене и даже интриговать против неё. Разумеется, конфуцианские авторы были возмущены подобным аморальным и разнузданным поведением, так что в романах зарвавшиеся мерзавки всегда в конце концов получали по заслугам.

Вообще старая корейская семья держалась на всепроникающей иерархии. Не случайно в корейском, равно как и в языках иных конфуцианских стран, просто нет слова «брат вообще» или «сестра вообще»: братья или сестры могут быть либо «старшими», либо «младшими». Для жены теоретически высшим начальством был её муж, но мужчины редко вникали во внутрисемейные и хозяйственные дела, так что на практике в первые годы семейной жизни молодой жене приходилось подчиняться свекрови. Во многом здесь действовал бессмертный принцип армейской дедовщины: поначалу молодую супругу шпыняли все, кому не лень; после рождения сына её статус существенно повышался; а со смертью свекрови она делалась старшей в доме и со временем, в свою очередь, сама начинала по всем правилам гонять молодых невесток, чтобы тем «служба мёдом не казалась». Разумеется, люди никогда и нигде не были одинаковыми, так что не надо думать, что для всех корейских невесток в старые времена жизнь в семье напоминала существование солдата первого года службы – бывало и так, что отношения со свекровкой складывались у невестки очень даже неплохо. Однако в целом особой нежности между свекровью и невесткой не было, и подтверждение этому легко найти в корейских поговорках: «Если долго жить – можно и смерти свекрови дождаться», «Рисовый хлебец в руках невестки всегда кажется слишком большим».