АНДРЕЙ ФУРСОВ - РОССИЯ, МИР, БУДУЩЕЕ

— Вы пишете о базовых противоречиях, коммунизма как системы. Они касаются только шкурных вопросов, в них совершенно нет идеологии? Это доказывает то, что правящий класс, а он всегда опирается на интеллигенцию, мечтает только о шкурном интересе? Можно ли из этого сделать вывод, что исторический коммунизм был обречён?

— Во-первых, никакой господствующий класс или слой никогда не опирается на интеллигенцию; последняя является либо его функцией, что бы она о себе ни думала, либо существует в порах социума. Во-вторых, идеология это и есть идейно закамуфлированный под общий интерес шкурный интерес господствующего слоя. В-третьих, не стоит вслед за интеллигенцией и вообще интеллектуалами преувеличивать значение идеологии в жизни общества, особенно низов и верхов. Как заметил Дж. Оруэлл, если для интеллектуала социализм — это вопрос теории, то для работяги — это лишняя бутылка молока для его ребёнка. А для представителя верхов, добавлю я, это вопрос власти, которую интеллектуальная обслуга должна обосновать. В-четвёртых, обречены — в том смысле, что, раз возникнув, когда-то умрут, — все социальные системы; вечных систем нет.

Советский коммунизм, возникший как двойное отрицание-преодоление — самодержавия и капитализма — просуществовал 70 лет (что само по себе очень немало по масштабам и скоростям XX в.), а его гибель не была естественной смертью от системной старости. Структурный кризис 1970-х — начала 1980-х годов горбачёвская “команда”, за которой скрывались советские и западные кукловоды, превратили в системный. При этом даже в 1988 — начале 1989 года точка возврата формально (по крайней мере, с экономической точки зрения) не была пройдена. Приглашённый горбачёвской шайкой именно в это время нобелевский лауреат по экономике Василий Леонтьев не оправдал надежд “приглашающей стороны”: он заявил, что у экономики СССР есть ряд серьёзных структурных проблем, но нет ни одной системной, требующей изменения системы в целом. А ведь именно системная трансформация была целью кластера интересов, представленного частью номенклатуры, госбезопасности, теневиков. Мало кто из них стремился разрушить СССР (разве что прямая западная агентура глубокого, со времён Коминтерна, залегания и их “питомцы”, вышедшие на сцену в 1950-1960-е годы); речь шла о смене строя с обязательным оттеснением КПСС от власти, однако это было невозможно без помощи со стороны определённых кругов Запада, которые играли свою игру — ставили на разрушение не только строя, но и советской державы как исторической формы существования России.

В 1989 году западные подельники перехватили процесс управляемого хаоса у советских контрагентов, слепили новую (ельцинскую) команду (взамен горбачёвской), целью которой было разрушение СССР, недаром Мадлен Олбрайт главное достижение Буша-старшего обозначила как управление разрушением Советского Союза. Добавлю: разрушением-ограблением России занялась уже другая бригада, выступившая контрагентом новой — клинтоновской — команды, победившей в 1992 году на выборах в США. Надо также отметить, что сам структурный кризис и военно-техническое ослабление СССР как необходимые условия победы Запада были следствием целого ряда внешне непродуманных и случайных (но на самом деле являющихся продуманными, “проектными случайностями”) решений советского руководства в области военно-технического и технико-экономического развития СССР между 1965 и 1975 годами. Эти решения, по сути, спасли Запад и, прежде всего, США тогда, когда СССР мог если не раз и навсегда, то надолго уйти в отрыв и обеспечить себе военно-техническое господство на планете на много десятилетий.

— Вы подчёркиваете, что корпоративные интересы властной верхушки в СССР начали складываться ещё в начале 60-х годов. В частности, вопрос сверхвыгодной торговли советской нефтью за валюту...

— Торговля нефтью стала лишь точкой роста, с которой стартовало формирование кластера интересов определённой группы советской номенклатуры, превратившейся, по крайней мере функционально, в советский сегмент (про- то)глобальной корпоратократии. Но было и другое: вывоз и размещение на Западе советской верхушкой активов, которые невозможно было хранить в СССР, — драгметаллы, предметы искусства, рублёвая масса, валюта и т. п. Ясно, что ценой были некие компромиссы, и эта линия взаимодействия (в том числе и через сеть совзагранбанков) определённых сегментов советской и западной верхушек была по-своему не менее важна, чем сырьевая.

— А корпоратократия — это что за “птица”?

— Корпоратократия — это молодая и хищная фракция мирового капиталистического класса, которая стала быстро формироваться после окончания Второй мировой войны. Речь идёт о той части буржуазии, бюрократии и спецслужб, которые тесно связаны с транснациональными корпорациями и интересы этих последних выражают в большей степени, чем интересы государства. Государственно-монополистическая буржуазия, завязанная на государство, а следовательно, в определённой степени ограниченная — при всём мировом характере капитализма — государственными рамками, была готова к относительно длительному сосуществованию с социалистическим миром, стремясь, в конечном счёте, к его уничтожению. В отличие от этого корпоратократия исходно возникла как агент глобального, а не просто международного масштаба, эдакие глобалисты до глобализации. В планах их “прекрасного нового мира” места системному антикапитализму — СССР, мировой системе социализма — не было. Корпоратократия была заточена на глобальную экспансию, причём не столько по линии государственной (государству отводилась, прежде всего, роль военного кулака), сколько надгосударственной, транснациональной — корпорационной, рассекавшей на сегменты целые страны, классы, слои.

Корпоратократия вступила в политико-экономическую борьбу за власть с госмонополистической буржуазией. Первым главным театром “военных действий” стали США. В результате ползучего переворота, начавшегося убийством Джона Кеннеди (1963) и завершившегося импичментом Ричарда Никсона (1974), корпоратократия пришла к власти, посадив в 1976 году в Белый дом своего человека — незадачливого Джимми Картера. Разумеется, эта победа, перелом середины 1970-х годов во внутрикапиталистической борьбе была победой не нокаутом, а по очкам, то есть достигнута на основе компромисса, как это обычно бывает в столкновениях на самом верху; плоды компромисса можно увидеть в последовавших за Картером президентствах.

Однако ещё раньше, чем был свергнут Никсон — последний президент США как в большей степени государства, чем в большей степени кластера транснациональных корпораций, — корпоратократия начала осваивать советскую зону.